Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход

Чэндлер Раймонд

На оцинкованной доске умывальника лежала короткая черная резиновая трубка, а рядом с ней стеклянный шприц с дошедшим до упора поршнем. В раковине лежали три длинных, тонких и пустых пробирки с маленькими пробочками рядом. Видал я такие пробирки.

Я открыл заднюю дверь, ступил во двор и подошел к сортиру. У него была скошенная крыша, два с половиной метра спереди и меньше двух метров сзади.

Дверь открывалась на себя, в другую сторону, и места для нее не было. Сортир был закрыт, но задвижка вскоре поддалась.

Вытянутые пальцы ног ночного вахтера почти касались

пола. Его голова была во мраке, в нескольких сантиметрах от стропил крыши. Он висел на черной проволоке — видимо, куске электрического провода. Пальцы его ног были вытянуты, как будто он пытался встать. Я коснулся его, убедился, что он уже остыл и не имеет смысла резать провод.

Он сделал все наверняка. Стал у умывальника в кухне, перекрутил резиновой трубочкой руку, сжал кулак, чтобы выявить вену, затем вколол себе полный шприц сульфата морфия прямо в вену. Так как все три пробирки были пусты, можно было предположить, что хотя бы одна из них была полной. Он не ограничился бы неполной дозой. Затем отложил шприц, отпустил завязанную трубку. Времени у него было мало — с морфием, вколотым прямо в вену. Затем он вошел в сортир, встал на сиденье и завязал провод вокруг шеи. К этому времени он уже был как; в тумане. Он стоял и ждал, пока не обмякнут колени, а вес тела позаботился обо всем прочем. Он ничего не знал. Он уже спал.

Я закрыл дверь сортира и не вернулся в дом. Когда я шел по двору к выходу на эту красивую улицу с первоклассными домами, попугай услышал мои шаги и закричал:

— Кто это?

— Никто, друг. Просто шаги в ночи. — Я шагал тихо и бесшумно, уходя прочь.

Глава 18

Я шагал тихо и бесшумно, куда глаза глядят, но я знал, куда меня приведут ноги. Они всегда приводили меня в «Каса дель Пониенте». Я снова сел в машину на Гранд-стрит, бесцельно покружил, по улицам, а затем поставил машину, как обычно, около входа в бар. Когда я вышел, то заметил машину рядом. Это был автомобиль Гобла. Он был прилипчив, как мухомор.

В другое время я бы постарался выяснить, что у него на уме, но сейчас у меня была проблема похуже. Мне надо было пойти в полицию и сообщить о самоубийстве. У меня не было ни малейшего представления, что сказать. Почему я пришел к нему домой? Если он говорил правду, он видел, что Митчелл съехал рано утром. Ну и что? Я искал Митчелла. Я хотел потолковать с ним по душам.

О чем? С этого момента у меня не было ответов, которые не вели бы к Бетти Мэйфилд. Кто она была, откуда приехала, почему изменила имя, что случилось в Вашингтоне, Вирджинии или где-то там еще, почему ей пришлось пуститься в бега? У меня были ее 5000 долларов в кармане, но формально она даже не была моим клиентом. Я влип, и основательно.

Я шел по краю обрыва и прислушивался к шуму прибоя. Я ничего не видел, кроме клочьев белой пены на гребне волны, разбивавшейся на волнорезе. На берегах бухты волны не разбивались, они наплывали плавно, как полотеры.

Чувствовалось, что вот-вот выйдет ясная луна, но она еще не появилась.

Кто-то стоял вдалеке, занимаясь тем же, что и я. Женщина. Я ждал, пока она повернется. Нет

двух человек, которые двигаются одинаково, так же как не бывает одинаковых отпечатков пальцев.

Я закурил сигарету и позволил зажигалке осветить мое лицо. Она подошла ко мне.

— Не пора ли перестать таскаться за мной?

— Ты мой клиент. Я стараюсь защитить тебя. Может, к моему семидесятому дню рождения мне объяснят, для чего я стараюсь.

— Никто тебя не просит меня защищать. Я тебе не клиент. Иди-ка ты домой — если у тебя есть дом — и перестань приставать к людям.

— Ты мой клиент — на все пять тысяч долларов. Мне нужно их отработать — хоть бы усы растить тем временем.

— Ты совершенно невыносим. Я дала тебе деньги, чтобы ты отстал. Ты самый невыносимый человек, которого я когда-либо встречала, а я встречала редкостные образцы.

— Что же будет с нашим роскошным особняком в Рио, где бы я нежился в шелковых пижамах и гладил твои роскошные волосы, а тем временем дворецкий расставлял бы столовое серебро?

— Ох, заткнись.

— Что, это не было твердым деловым предложением? Просто минутная прихоть? Или просто уловка, чтобы заставить меня потратить часы драгоценного сна в поисках трупов, которых не было?

— Тебе никто никогда не давал по носу?

— Частенько, но иногда я увертывался.

Я схватил ее. Она пыталась вырваться, но безуспешно. Я поцеловал ее в макушку. Внезапно она прижалась ко мне и подставила свое лицо под мои поцелуи.

— Ладно. Целуй меня, если это тебя утешит. Ты, наверно, предпочел бы, чтоб кровать была рядом.

— Я всего лишь человек.

— Не обольщайся. Ты грязный, низкий шпик. Поцелуй меня.

Я поцеловал ее. Я приник губами к ее уху и сказал:

— Он повесился сегодня. — Она резко отпрянула прочь.

— Кто?

— Ночной вахтер из гаража в отеле. Ты его, может, и не видала. Он употреблял мескалин. И марихуану. А сегодня вечером он накачался морфием и повесился в сортире за своим бараком в аллее Полтона. Это закоулок такой на Гранд-стрит.

Она вся дрожала. Она повисла на мне, чтобы не рухнуть. Она пыталась что-то сказать, но раздавался только сдавленный хрип.

— Это он сказал, что Митчелл съехал из гостиницы рано утром на его глазах с девятью чемоданами. Я не очень-то поверил ему. Он сказал мне, где он живет, и я заглянул к нему потолковать. А сейчас мне надо идти в полицию и сообщить о его смерти. Но что я могу сказать, не объяснив про Митчелла, а затем и про тебя?

— Умоляю, не впутывай ты меня в это дело, — прошептала она. — Я тебе дам еще денег. Дам сколько захочешь.

— Не надо, ради бога. Ты уже дала мне больше, чем я могу истратить. Мне не деньги нужны. Мне нужно понять, какого черта я ввязался в это дело и что происходит. Слыхала о профессиональной этике? Ко мне прилипли ее ошметки. Ты мой клиент?

— Да. Я сдаюсь. Все, наверное, капитулируют перед тобой, раньше или позже?

— Ничуть. Меня часто отшивают.

Я достал чековую книжку из кармана, посветил карманным фонариком и оторвал пять чеков. Я закрыл чековую книжку и вернул ей.

Я оставил себе пятьсот долларов.