Блондинка в Праге
Шрифт:
– Ленусик, ты давно встала? А я что-то разоспался. Девять часов – труба! Ты не поверишь, я обычно в шесть встаю.
– Если честно, ни за что не поверю! – засмеялась я счастливым смехом влюблённой и ночью основательно затисканной женщины.
Володя поставил на стол две чашки кофе и тарелку с хлебом и колбасой.
– Завтрак непритязательный, пардон, сильвупле, мерси. Но мы потом наверстаем в каком-нибудь ресторанчике, правда?
Он сел напротив, поставил локти на стол и подпёр голову кулаками. Он рассматривал меня,
Неужели я выдумываю?
Выдаю желаемое за действительное?
Боже! Пусть это будет правдой, а не фантазиями наивной дуры, изголодавшейся по любви!
– Ночь была чудесной, – сказал Володя. – Какая ты классная, Ленусик. А я? Я тебе понравился? – он смущённо улыбнулся.
– Очень, – едва слышно выдохнула я. – Ты очень мне понравился…
Мы стояли на Петршинской башне, а железная конструкция раскачивалась от ветра!
– О-о, ничего себе! Не хило, – пробормотала я.
– Не бойся, если тебя сдует ветром, я поймаю! – подбодрил Володя.
Он и так не отпускал меня ни на шаг, мы держались за руки, как школьники. Или как старички, обвинённые мною в показушности два дня назад. Думала, они играют на публику или же обманывают себя. А сейчас я и сама поняла, как это приятно – ходить «за ручку», заглядывать в лицо друг другу и видеть там отражение собственных эмоций.
До того как вскарабкаться на Петршинскую башню, мы довольно долго поднимались вверх по Петршинским садам – это нескончаемый и восхитительный оазис.
Можно было подняться и на фуникулёре, но к нему стояла очередь, похожая на раскормленную гусеницу. Одна я быстро просочилась бы – как вода в песок – и уже через секунду стояла бы в кабине. Ноу проблем! В Париже мы с Наткой проигнорировали и чудовищную очередь в Лувр, и гигантскую в Центр Помпиду, и внушительную в музей д’Орсэ. Везде прошмыгнули, нагло воспользовавшись деликатностью и законопослушностью европейцев. Когда из России приезжаешь в европейскую страну, создаётся ощущение, что с ложа йога тебя переложили на мягкую перину. Какие все вежливые и предупредительные!
Так жить нельзя!
Но безусловно, я вовсе не стремилась продемонстрировать Володе пробивные качества хабалки, а изображала из себя интеллигентную барышню. Мы неторопливо брели по извилистой дороге, поднимаясь всё выше и выше по холму. Дикие заросли деревьев сменялись чудными парками с геометрическими фигурами кустарников, ровными лужайками и розариями, падали в траву яблоки и сливы, совсем рядом резвились белки.
Это было путешествие по раю – вокруг ликовал солнечный день, наполненный ароматами цветов и листвы, а внутри всё тихо млело от счастья… Потом – будь что будет! А сейчас я позволю себе расслабиться и наслаждаться каждым мгновением рядом с этим мужчиной. Он меня волнует. И безумно
Когда по узкой лестнице, презрев лифт (тоже очередь!), мы поднялись на самый верх Петршинской башни, перед нами открылся изумительный вид. Внизу лежала Прага с её красными черепичными крышами и куполами соборов, и тёмно-зелёными озёрами парков. Извивалась серо-голубая Влтава, нашинкованная мостами на разнокалиберные кусочки. Я радостно завопила, увидев Жижковскую телебашню, а также идентифицировав и другие сооружения, уже мне знакомые.
– Тынский храм! – прокричала я.
Володя, стоявший сзади, прижал меня к себе и поцеловал в щёку.
– Ты отлично ориентируешься на местности.
– Карлов мост!
– Умница.
– Собор Святого Вита!
– Я восхищён. Ты настоящий знаток Праги.
Спускаться вниз – и с вышки, и с холмов – было гораздо проще, чем идти вверх. По крайней мере, для меня. А Володя, похоже, не ощущал разницы. Его физическое совершенство приводило меня в восторг, и я пользовалась правом, завоёванным сегодня ночью: украдкой лапала всю эту роскошь, прощупывала кубики на животе под тонкой футболкой, как бы невзначай гладила крепкую спину.
Маньячка.
И к тому же – влюблённая.
– У дочки какие-то проблемы? – поинтересовался Володя. – Я слышал, утром ты её успокаивала.
– Ты же знаешь, в четырнадцать лет всё так серьёзно. Натка сходит с ума по одному милому парнишке. А тот является объектом вожделения ещё целой сотни девчонок.
– Ого! Он так хорош?
– Хорош. Я, конечно, немного преувеличила насчёт сотни. Но сейчас за парнем охотится одна девица, и по вредоносности она приравнивается к батальону соперниц. Натка сейчас в лесу и там ведёт боевые действия.
– В лесу? – удивился Володя. – Партизанит?
– Поехала вслед за любимым в скаутский лагерь. Дети живут в палатках, готовят пищу на костре, катаются на лошадях и удобряют окрестности.
– Интересная программа. И как далеко продвинулась Натка? У неё есть план? Она должна нейтрализовать соперницу? Или как? Что вы, девочки, делаете в таких случаях?
– Обычно мы, девочки, страдаем. Пока вы, самцы, ошалев от изобилия, не можете сделать правильный выбор. – А та, другая… Соперница. Она тоже влюблена?
– Вовсе нет! – отмахнулась я. – Для Иванцовой это спорт. У неё и так толпа фаворитов – нужен ещё один. Нет-нет, она конечно же совсем не влюблена!
Надо же… Мне как-то никогда не приходил в голову такой вариант – что Иванцова тоже любит Леонида. Я всегда думала, что Натка смотрит на художника с благоговением, а Иванцову переполняет алчность. Едва она достигнет цели – привяжет к себе Лёню, заставит парня влюбиться, как тотчас утратит к нему интерес.
Но не приписываю ли я Джульетте Иванцовой собственные пороки? А вдруг она вовсе не ехидна, а просто влюблённый подросток, – как и моя Натка?