Блуд на крови. Книга вторая
Шрифт:
Сама императрица сидела в ложе и аплодировала. После ужина дали бал. Анастасия от природы была ловкой и танцевала лучше всех и от кавалеров не было отбоя. И вдруг к месту, где она находилась с мужем, приблизилась императрица с фельдмаршалом A.M. Голицыным. Екатерина Алексеевна улыбнулась и милостиво произнесла:
— А ты прелестно танцуешь! — И повернувшись к Голицыну, добавила: — Князь, если супруг этой красавицы не возражает, отчего бы вам не сделать с ней круг?
Данила Матвеевич затараторил, что «будет весьма польщен», Анастасия заалела от смущения.
Екатерина, стоя возле Данилы Матвеевича, с удовольствием наблюдала танец. Потом спросила купца:
— Как зовут твою супругу?
— Анастасия Семенова, в девичестве Наумова, — бойко ответил Данила Матвеевич.
Случившийся поблизости Сумароков, поспешил вставить слово:
— Ваше величество, купец Семенов не только молодой женой знатен, он и легко владеет немецким, говорит без затруднений.
Екатерина за что-то сердилась на знаменитого поэта и его замечание оставила без ответа, хотя фамилию купца, как покажет время, запомнила.
Анастасия от своей жизни была в восторге. Она искренне повторяла мужу:
— Какой ты у меня чудесный! Как я тебя люблю…
ЧЕРНЫЕ ЗАМЫСЛЫ
Кокетство Анастасии, на первый взгляд вполне безобидное, вдруг приобрело мрачное значение. Дело в том, что Ванька, имевший любовный опыт исключительно с продажными женщинами и не помышлявший об их порядочности, вообразил, будто юная хозяйка без него жить не может. Оставаясь наедине, повар сладострастно шептал:
— Ты будешь моей, чего бы мне сие ни стоило! Я помню о тебе всяк час, я уже изнемогаю! Твой старый муж достоин смеху. Он еще не ведает, что и его супружница, и все капиталы скоро мне достанутся.
Повар замыслил страшное. У немца-провизора он купил белый кристаллический порошок — сулему. И ждал лишь удобного случая, чтобы осуществить свое злодейство.
И случай такой представился в двадцатых числах августа 1777 года. К купцу приехали друзья из Ганновера. Стол был завален различными яствами: осетриной, белугой, икрой на подносе, копченой стерлядью, красовался целый неразрезанный вареный поросенок, стояла батарея дорогих вин. За столом шумело веселье.
Обычно воздержанный, Данила Матвеевич пил чарку за чаркой.
В столовую несколько раз забегал Ванька. Наконец, он решился: «Хозяин, кажись, зело пьяный! Насыплю ему отраву в кашу с фруктами. Все будут есть — им ничего, а на старика воздействует. Решат, что худо ему сделалось от избытка водки».
Прибежав на кухню, Ванька решил отослать на минуту-другую Лушку, ему помогавшую. Он приказал:
— Не вертись, яко капля на…! Неси-ка лучше гостям мусс. Да не забудь грязные тарелки собрать со стола.
Едва девка ушла, как повар метнулся к угловой полке, где стояли большие кастрюли, редко употреблявшиеся. Лихорадочно пошарив вмиг вспотевшей ладонью, извлек из тайного угла маленький пакетик. Это была сулема. Он высмотрел покрупнее сливу, украшавшую кашу,
В этот момент, погромыхивая деревянными подметками по дощатому полу, на кухню вернулась Лушка.
— Мой посуду, — распорядился повар, — а я кашу гостям поставлю.
И подхватив чуть трясущимися руками блюдо отправился осуществлять гнусный замысел.
ЖУТКОЕ ЗАСТОЛЬЕ
— Стол у тебя, Данила Матвеич, замечательный! — хвалили гости из Ганновера. В то утро они совершили удачную сделку с Семеновым. Теперь все — хозяин и гости, — пребывали в благодушном состоянии. — Тминной водки мы изрядно попробовали, не пора ли к сладким винам перейти?
— Обязательно, вот гишпанское, по оказии получил! — Данила Матвеевич взял в руки бутылку старинной формы. — В Гишпании, сказывают, сам король тамошний употребляет.
Откушали гости вина, почмокали губами:
— Истинно, напиток королевский! И смородиновый мусс — объедение!
Хозяин, довольный похвалой, широко улыбнулся:
— Мой повар в вашем германском государстве выученный. Служил великой княгине Наталье Алексеевне, Царство ей Небесное.
Поговорили о том, что ее вдовый супруг что-то уж слишком быстро утешился новой невестой — и полгода не прошло со дня смерти Натальи.
— В Берлин Павел Петрович приезжал на свидание с невестой своей — принцессой Виртем-берг-Штутгартской Софьей Доротеей, — заметили немцы, довольные тем обстоятельством, что их соотечественница стала великой княгиней в России и, весьма вероятно, станет царицей.
В этот момент вошел Ванька. На большом подносе он держал кашу, начиненную персиками, сливами, яблоками и различными ягодами. Серебряной лопаткой он разложил кашу гостям. Большой кусок отделил хозяину, сверху украсив крупной сочной сливой.
— Ты Ванька, меня обкормишь! — добродушно пророкотал хозяин.
— Кушайте себе во здравие, — зубы повара как-то ляцкнули. Он заспешил удалиться на кухню.
Минут через десять с нему влетела Глашка:
— Иван Гаврилыч, вас хозяин требуют!
На непослушных ногах, побледнев от страха, Ванька вошел в столовую. Данила Матвеевич сидел с перекошенным лицом.
— Ты, подлец, чем меня накормил? Я словно гвоздей наелся, во рту железом отдает.
Заюлил повар, забегали глазки:
— Это все Лушка, это она нынче на базаре черт— те знает у кого хрухты покупала. Можа чего и попавши.
— Анастасьюшка, зови скорей лекаря да священника, — купец изрыгнул на праздничный, разукрашенный серебряным шитьем кафтан что-то слизисто-кровянистое. — Ох, томление во всех членах, смерть горчайшая подходит!…
Когда, запыхавшись, прибыли священник и доктор Позье, они нашли в спальне остывающий труп купца. Лицо его было перекошено мучительной смертной гримасой.