Блуд на Руси
Шрифт:
От порчи, например, служило такое заклинание: "Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, Аминь. Заговорю твое тело белое и закреплю крепче стали и булату, крепче меди и укладу, крепче железа немецкого, крепче тугого лука и каленой стрелы, и подпояшу своим заговорным поясом; и запру и замкну в тридевять замков и в тридевять ключей, и пущу ключи в Океан-море, а взяла их щука; как щуку в море не поймать, так и тебя, раба Божия (имярек), не отмыкать, а кто ключи достанет, тот и отмыкнет. Аминь"
От всех колдунов и всякой порчи носили на голом теле из тонкой сетки майку. Или брали от трех разных источников воду, окрест сосуда ставили четыре горевшие свечи, поверх его клали два ножа накрест и лили воду в сосуд, да в ту же воду помещали меди тертые зазвонного колокола и трижды
В Москве ходило поверье: сороки оттого в город не залетали, что митрополит Московский Алексий заклял их, заметив под личиной сороки ведьму. Поговаривали также, будто в старину, снимая шкуру с медведицы, находили там бабу в сарафане.
По своему умению готовить "любовные напитки", применять женские чары путем заговора и колдовства, ведьмы-сводницы в России ничем не отставали от западноевропейских. И там, и здесь они славились мастерством в приготовлении кушаний и напитков, своей хитростью, вероломством, говорливостью и дерзостью.
* * *
Отвести человека от женитьбы могли разве только его неизлечимая болезнь или обещание принять на себя монашеский обет. Поскольку же после введения христианства на Руси тайные любовные связи стали считаться противными Богу и приравнивались к тяжким преступлениям, то родители спешили избавить молодых от соблазнов холостой жизни уже в самом раннем возрасте. Причем, до женитьбы жених и невеста могли быть вообще даже не представлены друг другу.
По установившейся тогда традиции, родители жениха избирали предварительно семейство, с которым хотели завести родственную связь, и посылали невесте свата "на разведку". Отговорка на молодость дочери принималась как отказ. Ссылка на необходимость посоветоваться с родственниками и назначение дня решительного ответа означать могли нечто иное.
После получения согласия свату предоставлялась возможность лицезреть невесту. Могли, правда, заартачиться и не дозволить, но чаще соглашались, и мать жениха направлялась на смотрины, цель которых - выпытать как можно больше о уме, здоровье, красоте невесты. Ничто не мешало выставить вместо одной дочки другую, посимпатичнее, как и, в случае обнаружения позднее обмана, обращаться с жалобой к духовным властям: если обман раскрывался, то виновного наказывали кнутом и брак расторгался. До этого, однако, доходило редко и жених был вынужден выслушивать позднее обидные нравоучения "быть поосмотрительнее", а заодно, для успокоения себя, занимался вволю рукоприкладством жены, низводил её с бела света или искал повода для развода.
Второй брак не почитался уже столь священным, как первый. Если венчавшиеся были вдовые, то на них не возлагали венцов, а держали на плечах. Церковный обряд третьего брака состоял в одном молитвословии без венчания и не одобрялся церковью. Патриарх Фотий, например, в одном из своих посланий в начале (( века приказывал священникам не допускать мирян до третьего брака, который назывался "преступным" (четвертый вообще квалифицировался - "понеже свинское есть бытие"). Вопреки запрещению четвертого брака, такое "нечестие" случалось и власти дозволяли детям от такого брака пользоваться законными правами наследства. У казаков нередко случалось и брачное сожитие без благословения церкви, да и многие крещеные люди продолжали блюсти традиции язычества и имели по несколько жен сразу.
Женились хоть и в раннем возрасте, но помнили: венчание в мае покаешься, всю жизнь промаешься; свадебное рукобитие на Крещение (19 января) - жизнь новобрачных пойдет в мире и согласии; смочит дождь свадебный поезд - к счастью; дадут молодые перед венчанием клятву в верности над колодцем - брак их будет нерушим, а любовь вечной; у кого при венчании свеча длиннее - тот больше проживет...
Ну, а в Масленицу душеньку отвести разве только уж совсем убогим и юродивым не хотелось. Ни в какие другие дни не предавались на Руси столь безграничному веселью.
Сразу после вселенской субботы начинались шумные пиршества, массовые катания на санях и салазках, возведенные в ранг спортивного турнира кулачные бои
Словно из заветных народных сказок выплывала и какая-то бешеная магия совсем не мотивированного рукоприкладства, когда просто ради забавы бьешь и калечишь любого, кто подвернется, с задором ухаря, испытывающего даже некоторое удовольствие от того, что и тебе могут побить морду, ибо, как учат те же сказки, для исполнения желаний нужно и самому идти на жертвы. Причем тут сказки? Да в них все та же русская ментальность, мучительно терзающая себя извечным вопросом: "Как сделать так, чтоб всегда можно выпить, закусить, погулять с бубенцами и чтоб деньги на это не убывали?" Чувство же стыда испокон веков существовало на Руси, но оно пребывало где-то отдельно от спонтанного и беспорядочного удовлетворения инстинктов разрушения, саморазрушения и чисто физиологических потребностей, что происходило обычно без особых стеснений именно в моменты беспробудного пьянства. К тому же, не случайно религиозное и социальное ощущения в русском человеке связывались прежде всего с общим томлением души и тела. Вообще, прав был, наверное, Соломон в своих притчах - "начало блуда есть обращение к идолам".
И впрямь, как же так? Повсюду проповедуются высокие христианские добродетели, а кругом только и слышно: "Бес попутал". А чего собственно хотеть, если подавляющее большинство верующих лишь повторяли зазубренное, не особенно даже вникая в суть молитв о христианской любви: для этих целей и для начала нужно быть грамотным хотя бы. Обрядность религиозная, бесспорно, почиталась русским человеком, но совершая священное таинство молитвы, покаяния и причащения, он думал, что через исповедь освобождается от всякой моральной ответственности за прошлые свои деяния, а посему, очистившись от грехов, вновь уходил в загул и распутство. Вину же за свои куролесения возлагал на проклятого дьявола и подручных демонов в лике ведьм и колдунов, на действие треклятого зелья. Садясь за стол или вставая, непременно осенял чело свое крестным знамением. Просыпаясь, молился тотчас, просил Божьей помощи на добрые дела и, не побывав у церковного амвона, вообще дел не зачинал. Перед битвой исповедовался, причащался и был уверен, что в случае смерти душу его унесут ангелы в царство вечного блаженства.
В зажиточном семействе у супруга всегда имелась своя, отдельная опочивальня, дабы не спать вместе ночью накануне Господних праздников, не говоря уже о постах. Благочестивые просыпались ночью и молились, каждый в своей спальне перед образами святых: такая ночная молитва считалась будто бы приятнее Богу. Днем же посещали бывших своих друзей, целовались с ними, просили у них прощения, если когда-то оскорбили друг друга, отвечая на просьбу о прощении снисходительным "Бог тебя простит". И по окончании Масленицы всем скопом заваливались в баню, добившись взаимного прощения накануне Великого Поста - дней всеобщего покаяния, греха и раскаяния в сердцах человеческих, языческих или христианских - для данного случая не имело особого значения.