Блуда и МУДО
Шрифт:
Моржов знал выражение «клиповое мышление». Выражение было неверным. Мышление – это логика, процесс. А процесс не может существовать разорванными вспышками, как железная дорога не может существовать только в виде мостов через реки. Клиповым может быть лишь видение мира, а не мышление. Мышление – пиксельное: механическое сложение картины мира из кусочков элементарного смысла.
Моржов тотчас зааббревиатурил свой термин – ПМ. ПМ было причиной ДП(ПНН), как мозги Алёнушки были причиной катания Моржова по Ковязину в блядском поиске таблеток. Именно
Моржов загнал велосипед в другой двор и угрюмо пошагал в другую аптеку.
Здесь толпились бабки, что-то выглядывая на витринах. За прилавком снова оказалась девчонка. «И чего они везде молодняк навтыкали, как Помогаев в Гостином дворе? – злобно подумал Моржов про владельцев аптечной сети. – Была бы лучше пожилая тётенька, добрая, понимающая…» Но отступать Моржов не захотел. Всего-то минута позора – и катапульта заработает. Он встал в очередь за какой-то старухой, нудно пересчитывающей в ладони мелочь.
Дверь аптеки распахнулась, и в помещение полез кузов детской коляски. Коляску толкала молодая мамаша с лицом сучки.
– С коляской нельзя!… – охнула девчонка за прилавком.
– А куда я её дену? – заорала мамаша. – На улице оставлю?
– Нельзя… – пискнула девчонка-аптекарша.
– Не нравится – обслужи без очереди! – давила мамаша. – Сначала сама роди, а потом оставляй своего ребёнка на улице!
Девчонка-аптекарша покраснела и замолчала. Старуха, стоявшая перед Моржовым, расплатилась и отчалила.
– На чужих-то детей всем плевать! – не унималась мамаша за спиной Моржова, обращаясь к соседке по очереди. – В койки к мужикам залазить все горазды, а рожать никому не надо!…
– Вам что? – не поднимая глаз, тихо спросила у Моржова девчонка-фармацевт.
– Ви… витаминки… – бессильно просипел Моржов.
Он вышел из аптеки, свернул во двор и с размаху швырнул баночку с витаминами в бурьян газона.
– Едем дальше! – сердито сказал он Алёнушке. Алёнушка не ответила.
Моржов подсадил её, взгромоздился сам и ожесточённо заработал педалями. Он знал ещё одну аптеку – за педтехникумом.
– Что, и там не застал, кого ищешь? – наконец спросила Алёнушка, когда Моржов притормозил у светофора.
Моржов только сплюнул.
Они прокатились по зебре через перекрёсток и снова затряслись по тротуару.
– Алёнушка, радость моя, – мрачно заговорил Моржов, – а как же так? Ты ведь тогда сказала, что я импотент. Так всё же я импотент или извращенец? Не могу определиться.
– А что, импотент не может быть извращенцем? – удивилась Алёнушка, недоумённо оглядываясь на Моржова.
Моржов ничего не сумел возразить. ПМ рубило, как гильотина. Моржов понял, что уже крепко устал.
– Слушай, золотко, – сказал он, для внушительности прекращая крутить педали, – оставь ты в покое этих несчастных импотентов и извращенцев. Я обычный парень, честное пионерское. Чего ты меня гвоздишь?
– Да мне по фиг, – хладнокровно ответила Алёнушка.
И Моржов почувствовал, что ей действительно по фиг. Что ей секс с ним? Секса у неё навалом. Что ей его деньги? Деньги, видно, забирает Лёнчик – как в прошлый раз. А моржовских талантов и душевных даров Алёнушке всё равно не понять. И у Алёнушки нет стимула привечать Моржова.
Нет стимула иметь с ним хорошие отношения – как нет стимула думать, искать связь между фрагментами мозаики, из которой состоит картинка пиксельного мышления. Для Алёнушки, к примеру, не было связи между моржовскими очками (а художнику необходимо хорошее зрение) и моржовскими бабками (заработанными на картинах). Алёнушка не искала этой связи, потому что ничуть в ней не нуждалась. И без того из минимума пикселей получалась более-менее понятная картинка.
Может быть, это было неотъемлемое качество ПМ – отсутствие стимула увеличивать познания? Ведь картинку, как в абстракционизме, можно было сложить из любого количества пикселей, лишь бы их было больше одного.
Моржов зарулил к крыльцу педтехникума и остановился.
– Жди, – уже привычно сказал он Алёнушке, перекидывая ногу через седло велосипеда.
В аптеке опять были люди, в том числе и молодые женщины. За окошком стояла продавщица моржовского (следовательно, съедобного) возраста, а возле неё перекладывали какие-то коробки две девчонки-помощницы уже совсем разбитного вида. Но Моржов устал партизанить.
Он отстоял очередь и внятно сказал в окошко:
– Мне виагру.
Аптекарша и девчонки-помощницы одинаково уставились на Моржова. В нищем городе Ковязин, похоже, никто не спрашивал в аптеках виагру. На хера? Сто граммов и действеннее, и дешевле. Девчонки смотрели на Моржова как на живого инопланетянина – с восторгом и брезгливостью. А продавщица отвела глаза, словно Моржов потребовал надувную бабу для всех видов самоудовлетворения.
– У нас такого нет, – с презрением сквозь зубы процедила аптекарша.
Под ошарашенными взглядами разномастной очереди Моржов деревянно развернулся – как человек, публично получивший пощёчину, – и, прямой, как шпала, вышел вон.
Эта гонка ему осточертела.
– Всё, – сурово сказал он Алёнушке. – Всех нашёл. Со всеми поговорил. Всё узнал. Едем в сауну.
– У тебя всего полчаса осталось, – хмыкнула Алёнушка.
– Я продляю.
– А я не хочу. Я домой пойду. Надоело сегодня. Моржов тяжело вздохнул и закурил, глядя вдоль бульвара Конармии, уходящего вниз к Пряжскому пруду. Небо отражалось в пруду сплошным синим изумлением, и облака гасли, как пена. Тусклыми огнями осыпался Соцпосёлок на Чуланской горе. Красные искры зажглись над башнями дальнего элеватора.