Блудное чадо
Шрифт:
Память у Ивашки была отменная. Вот сообразительности иногда недоставало. Он не знал, что с самого начала нужно доносить Башмакову, как Воин Афанасьевич ездил к Спасскому мосту, покупал немецкие печатные листы непотребного вида и дарил их Ваське Черткову. Вот сейчас и доложил…
– Как будто в тех краях на дорогах уже не шалят… – пробормотал государь. – Не в Двине же они утонули!
Вдруг Ивашку осенило:
– Государь-батюшка, дозволь слово молвить!
– Говори.
– Казаки кроме мягкой рухляди в Царевиче-Дмитриев и деньги везли! У кого те деньги были?
– Да у Войнушки,
– Ступай, ступай, чтоб духу твоего здесь не было! – напустился на Ивашку Башмаков и в тычки выставил его из комнаты.
Низкая, с округлым верхом дверь захлопнулась.
Ивашка, чудом успев перескочить через высокий порог, устоял на ногах и крепко поскреб в затылке.
Поскольку русский человек задним умом крепок, он подумал: следовало бы спросить, не вез ли Ордин-Нащокин-младший важных писем, в том числе и таких, что рисуют хитрой тайнописью. А потом понял, что за такой вопрос мог бы не только тычков, но и оплеуху огрести. Если ночью государь и Башмаков разбираются с пропажей – дело не только в кошеле золота и резвых аргамаках.
Уходить он не мог – Башмаков всего лишь выгнал его в темный коридор, но не сказал возвращаться домой. Ивашка пошарил по стене в поисках лавки, нашел лавку, сел и приготовился ждать.
Ждал он недолго. Дверь отворилась, Башмаков пальцем поманил в комнату. Государя там уже не было.
– Ты, Ванюшка, на левом берегу Двины часто бывал? Знаешь тамошние места? – спросил дьяк.
– Доводилось, батюшка Дементий Минич. Герцог Якоб, еще пока его шведы не увезли, дважды Афанасия Лаврентьевича на охоту звал, ну и мы при нем.
– Ступай домой, соберись в дорогу, я за тобой пришлю.
Ивашка понял, что спокойная жизнь окончена.
Разумеется, о том, чтобы дать ему лошадь, никто не подумал, и Ивашка шел от Кремля домой пешком. А это добрых две версты. Днем, может, и немного, а ночью для безоружного человека, имеющего при себе лишь маленький нож-засапожник, многовато.
Дома была суета – Митенька плакал и не хотел засыпать. Это перескочило и на Вареньку – тоже принялась реветь. Женщины прямо с ног сбились, укачивая детишек и успокаивая Денизу. Анриэтта сбежала от суматохи в сад и сидела там угрюмая – Ивашке даже пришло на ум сравнение с голодной и злой волчицей.
– Что случилось? – спросила она Ивашку.
Московиты редко испытывали почтение к своим женщинам, потому что бабья дорога – от печи до порога. Даже верховые боярыни, толковые и деловитые, знающие счет деньгам и ведущие царицыно немалое хозяйство почти без мужской помощи, не внушали особого уважения: их никто и не видел, разве что знали про их существование. Даже властные купеческие вдовы, после смерти мужей возглавившие дело и сумевшие удвоить и утроить доходы, могли вызвать страх и зависть, но не уважение. Вот разве что пожилые и опытные игуменьи больших девичьих монастырей – и то почитали не столько каждую известную матушку, сколько ее чин в церковной иерархии.
Но Анриэтта и Дениза были из другого мира – из того, где женщины
– С нами крестная сила, последние дни настали…
Так что Ивашка, зная, какой жизненный опыт приобрели его супруга и Анриэтта, рассказал о побеге Ордина-Нащокина-младшего. Анриэтта задала несколько вопросов и задумалась:
– Знаешь что, братец? Это ведь очень опасная интрига. Я сейчас скажу, о чем совещаются ваш царь и господин Башмаков.
Башмакова она знала – когда Ивашка привез в Москву француженок, дьяк Приказа тайных дел нарочно приезжал ночью в Замоскворечье, чтобы побеседовать с ними. Не вызывать же этих баб в Кремль среди бела дня!
– Рассуждают, куда этот дурень Войнушка с бумагами и с деньгами подевался и для чего потащил с собой Ваську Черткова! – брякнул Ивашка.
– Не так все просто. Ты ведь в шахматы играешь?
– Играю немного.
Действительно, Ивашка с Денизой иногда шахматами забавлялись.
– Этот молодой господин – такая пешка, что может доставить много хлопот королю и ферзю. Он на что-то смертельно обижен. Недаром же господин Башмаков пытался разведать, в каком он настроении. Если ты правильно передал слова его величества, то обида случилась, когда господин Ордин-Нащокин вечером ждал в Кремле, пока его величество вернется с охоты. Вместе с его величеством было много придворной молодежи; вот я и думаю, что эти бездельники наговорили господину Ордину-Нащокину глупостей. Скорее всего, они его жестоко оскорбили. Это тот случай, когда стрелу вроде бы пускают в сына, а метят в отца. Нужно узнать подробности.
– Я постараюсь.
– Я встречалась с этим молодым господином в Кокенгаузене, – сказала Анриэтта, которая никак не приспособилась выговаривать «Царевиче-Дмитриев». – Мое мнение – он слаб. Он живет за спиной отца, который силен, и он не научился сам быть сильным. Поэтому он не принимает вызова, не идет в бой, а убегает. Как дитя, которое прячется от няньки в кустах. Его оскорбили – он мог, как у вас принято, броситься в ноги вашему царю, принести жалобу, дать обидчику пощечину, раз уж у вас не бывает дуэлей…
Про дуэли Ивашка слыхивал, но ни одной не видал даже в Курляндии, а не то что на Москве; разве что в Немецкой слободе иноземцы могли схватиться на шпагах, так не станешь же нарочно там сидеть и ждать, пока они поругаются.
– Да что пощечина – плетью бы их!
– Тоже хорошее средство. Так вот – его величество и господин Башмаков сейчас, если только не пошли спать, рассуждают: что будет, если беглецы сумеют добраться до Польши.
– А что будет?
– Они попадут в когти к иезуитам. И это уже – настоящая опасность.