Блудное художество
Шрифт:
Если Архарову и случилось когда-либо убить человека - сам он об этом доподлинно не знал. Четыре года назад, в Чумной бунт, он приказывал солдатам стрелять по толпе и стрелял сам. И потом доводилось, но - в ходе схватки, когда и прочие палили, промахивались, попадали. Возможно, Каин был его первым покойником. Сам он не ощущал себя в эти минуты ни убийцей, ни палачом, ни исполнителем воли Божьей, ни даже офицером, исполнившим долг в меру своего разумения.
В его владения забралась хитрая и опасная крыса. Он ее пристрелил. Чего же более? Каин в его разумении уже давно не был человеком. Блажен, иже и скоты милует -
Крысы больше нет. А котишка, ни на кого не обращая внимания, зализывает раны, коих накопилось уже немало.
Архаровцы ждали, не решаясь заговорить с командиром, только что убившим человека - не в стычке, не в поединке, а как охотник пристреливает загнанного зверя. Каждый из них рад был бы изловить Каина и сдать его с рук на руки Шварцу, каждый преспокойно бы выстрелил в старика, коли не знал бы иного способа его задержать, но убивать человека, который окружен со всех сторон, убивать без особой нужды - этого они понять пока еще не могли.
И они искали оправдание для своего командира, и оно возникло едва ли не у всех разом.
– Вот и поплатился за Демку… - очень тихо сказал Тимофей.
– Царствие нашему Демке небесное, - добавил Ваня.
Устин был тут же, стоял позади всех, но Ваню расслышал.
За свою жизнь он повидал, пожалуй, столько же мертвых тел, сколько все архаровцы, вместе взятые. С ранней юности дьячок читал Псалтирь над покойниками. Проводя ночи возле открытого гроба, он освоился с присутствием смерти телесной. Правда, он позже всех догадался, что сделал Архаров, но раньше всех понял, как себя вести.
– Ваша милость, - сказал, подойдя к крыльцу, Устин.
– Дозвольте мне там помолиться…
– Помолиться?
– переспросил Архаров.
– Ваша милость, ему теперь молитва более, чем кому другому, надобна, - тихо произнес Устин и, изловчившись, проскользнул мимо Архарова в двери.
Архаров, медленно повернув голову, хмуро поглядел ему вслед. Устин несколько озадачил его своим деловитым исполнением христианского долга. Но, похоже, он был прав - по крайней мере, его голос, громко нарушивший возникшую после выстрела тишину, помог Архарову вновь ощутить течение времени.
И в мире, где только что снова появилось время, раздался стук копыт - пронесся, удаляясь, куда-то в сторону Яузы.
Архаров понял, кто покинул его, и дважды кивнул - иначе и быть не могло.
– Я, ваша милость, пошлю за телегой, - сказал Тимофей.
– Там, поди, много чего еще найдется, что к нам доставить следует. Да и ту парочку мазов. Позвольте, ваша милость…
И Тимофей, взяв пистолет за ствол, забрал оружие у обер-полицмейстера. Архаров остался с кофейником.
Жизнь продолжалась, служба продолжалась, и все вдруг поняли, как следует себя вести: ни словом более не обмолвиться о Каине, как если бы он в Москве не появлялся, а так и сидел по сей день в сибирской каторге. Потом, собравшись у кого-нибудь поздно вечером, и можно будет потолковать о событии, сейчас же следует думать не о том,
Архаров прочитал на лицах это безмолвное общее решение. Иначе и быть не могло. Иначе эти люди не были бы его людьми.
– Ваша милость, что с девкой делать?
– спросил, подойдя, Скес, показывая совершенное безразличие к судьбе Каина.
– Там ее Захар держит, она божится, что вы ей дозволили уходить.
– Пошли, - сказал Архаров, и Скес повел его через темный двор к калитке.
Захар держал девку, вывернув ей руки так, что и не пошевелиться. Узел с вещами стоял у ее ног.
– Кто такова?
– спросил Архаров.
– Катерина Печатниковых, - отвечала девка, и сразу было ясно - врет.
– Не велите ему, ваше сиятельство, добро мое отнимать, сами ж позволили унести.
– Позволил… Где тело Костемарова?
– Какого еще Костемарова?
– Коли ты с Каином жила, должна знать.
– Да мало ли с кем он якшался? Я-то по другой части ему служила!
– Тебя мой человек видел, когда к Костемарову на замоскворецкий ваш хаз пробрался.
Федька рассказал лишь о девке, которая жила в том доме и имела некоторую власть. А желание власти на лице пленницы было написано огромными буквами, как в заглавии печатного указа.
– Ну, будешь ли говорить?
– Ничего не знаю, спала я с ним - и все, ваше сиятельство…
Архаров, не тратя времени, дал девке пощечину. Захар удержал ее от падения.
– Это тебя еще только приласкали, - сказал Захар, - а вдругорядь зубки полетят.
– В старый колодец кинули…
– Умница, - похвалил Архаров.
– Давно бы так. Где колодец?
– За домом… там от навеса тропинка через огород… и направо…
– За что люблю Москву, так это за постоянство, - задумчиво произнес Архаров.
– Как труп - так непременно в колодец. Ну, беги, да чтоб я тебя более на Москве не встречал!
– Отпустить, что ли?
– удивился Захар.
– Отпускай. Да и узел свой пусть забирает. Грешно Каинову маруху нищей оставлять. Пошла вон!
Катиш подхватила свое имущество и побежала.
– Идем, - сказал Архаров Захару.
– Нечего здесь время терять. Где там моя Фетида?
– Так вот оно каково, блудное парижское художество, - сказала государыня, обходя стол.
На столе был выставлен сервиз графини Дюбарри - весь целиком, включая самые малые ложечки. Сияло золото и тусклые блики гуляли по «мясной» красной яшме.
– Изрядно, - подтвердил фаворит, сопровождавший ее в этом путешествии.
– Отродясь такой тонкой работы не видывал. Ну, господин обер-полицмейстер, добыча славная!
Архаров молча поклонился - он не хотел встревать в беседы с господином Потемкиным.
После завершения празднеств граф Орлов-Чесменский был приватно принят государыней и рассказал ей приключение с сервизом. Разумеется, она пожелала видеть произведение парижских ювелиров, и граф по такому случаю вызвал в Пречистенский дворец тех участников дела, коих знал сам - полковника Архарова и и поручика Тучкова. Особо замолвил словечко за полицейского служащего Федора Савина. Сам же отговорился то ли нездоровьем, то ли еще чем, и государыня не настаивала - знала, что ему неприятно находиться в обществе фаворита.