Блуждающее время
Шрифт:
– Опасно! Как бы тебя не убили за это, Мариночка.
– Кто?
– Невидимые силы. На многое покушаешься… Нет, нет, я смеюсь. Хотя могу и заплакать. – Таня вдруг выразила какое-то странное отчаянье. – Мне теперь понятно! Ты будешь уходить, ты будешь уходить, мое будущее, моя Мариночка, и я останусь одна, метафизически одна. На целом свете.
– А как же Веданта, вечное Я? – сказала Марина.
– Это всегда будет со мной. Ты что, Марина? От этого немыслимо отказаться.
– Я абсолютно согласна. Это не все, но это необходимо.
– Но другая половина моей души принадлежит тебе, моему «будущему», если говорить опять в этих нелепых терминах… Прости меня… Частью, для
– Таня, это не тот уровень разговора. Слишком человеческий.
– Ну вот. Я так и знала, что ты так ответишь. Еще бы: если я – твое прошлое, значит, в чем-то я твой ребенок, твое детство.
– Ну уж только не детство. Ты скажешь. Я вообще никогда не была ребенком. Я помню это.
– Ладно, не будем.
От волнения Таня встала и начала нервно ходить вокруг, в тени этих берез, этого сада, но рядом с неподвижно-уходящей Мариной. Наступило молчание, а потом Марина мягко, но с какой-то высшей, вне мира сего, интонацией в голосе сказала:
– Танечка, я действительно, может быть, уйду. Это еще не решено. Потому что слишком серьезно. Тут ошибиться нельзя.
– Надеюсь, речь идет не о сопутствующей уходу физической смерти…
Марина махнула рукой.
– О чем ты говоришь. Это настолько третьестепенно. Но пойми, что в конечном итоге, в любом случае, я стану даже более доступной и открытой для тебя, чем сейчас. От тебя не будет ухода. Возможно, не сразу…
– Уход, уход. В черную дыру, в бездну, в непостижимое, в неописуемое… Ну, хорошо, – Таня остановила свое хождение и вдруг спросила: – Марина, а как же Россия?
– От нее не будет ухода. Россия – на самом деле великий параллельный мир, и он относится не только к нашей планете. И только одна ее небольшая часть – здесь, где мы теперь. Россия – не просто страна, она неизмеримо больше. Ты ведь сама знаешь об этом.
– Да, – и у Тани появились слезы.
– Ну вот опять, – вздохнула Марина.
Она встала и подошла к Тане.
– Таня, хватит человеческих реакций. Будь хоть немного холодной. Даже в этом случае.
Таня молчала.
Марина взглянула на дом, на гнездо, на сад. Кругом была тишина. Все еще спали.
– Я иду домой, – коротко сказала она, – я только тебя и хотела видеть. Сказать. Для этого и приехала. И получилось удачно, без лишних встреч.
– Я провожу тебя. До станции.
– Не нужно, Таня. Не надо ничего драматизировать. Мы увидимся, и не раз, в Москве.
Глава 31
На следующий день приехал Буранов. Его ждали с неожиданной надеждой. Собрались на небольшой лужайке, укрытой со всех сторон деревьями, и расселись прямо на траве. Их было несколько: Таня, Егор, Черепов с сестрой и сам Юрий Николаевич. Павел же внезапно ушел – погулять с Никитой по лесу.
Один вид Буранова погрузил всех в созерцание, но в созерцание самих себя. Его глаза, излучающие глубинный свет, исходящий из его внутреннего существа, поражали, но вместе с тем ясно говорили о том, что и в каждом из нас таится это бессмертное существо, которое нужно только знать, и проявить, и стать им. Ибо оно – и есть ты. Наконец, при всей отрешенности, глаза Буранова выражали какое-то высшее милосердие – далекое от чисто человеческого, но, тем более, завораживающее. Было ясно, что он постоянно находится в этом состоянии, а все остальное просто третьестепенно в нем. И в этом состоянии есть и движение, и покой, внутри которого возникает это движение «ирреального» (по отношению к нашему миру). Нет ни тени страдания, тревоги – одно бесконечное ощущение бессмертия и Вечности. Есть ли тело или его нет – это ничего не меняет, ибо очевидно, что такое состояние
И присутствие Буранова именно так воздействовало на окружающих. «Он счастливец, – думала Таня, – ибо может постоянно быть в этом, а мы с Артемом – только мгновениями, только минутами, допустим даже, каждый день, – и то какие усилия, какая концентрация нужны для этого!»
Правда, для Вечности нет ни часов, ни минут. Но у Буранова это просто естественное состояние, и ему не нужны никакие усилия.
«Но Марина? Она ведь реализовала «это», – пронеслось в уме Тани, – почему же ее несет еще куда-то? Разве может быть что-то помимо Вечности и бессмертия, и к тому же то, что притягивает к себе?
А Орлов? Он, видимо, знал это состояние (причем в его полноте) и вместе с тем… ушел… для нас неизвестно куда… Почему? Что они – сумасшедшие, метафизические безумцы, бросившиеся в Запредельное?!.»
И вдруг, точно отвечая на ее мысли, Буранов прервал созерцание и спросил:
– Вас всех, конечно, интересует Орлов?
– Да уж, чего говорить, не без этого, – угрюмовато ответил за всех Черепов.
– Отвечу так: все, что он делает, опасно и преждевременно. Вполне вероятно, есть нечто, что как будто превышает самые высшие возможности того, что мы условно называем человеком, что не открыто ни в какой духовной Традиции или Откровении. И это естественно, ибо открывается только то, что соответствует возможностям человека. Я не исключаю также, что могут наступать моменты, когда эти возможности вдруг расширяются, хотя все это неопределенно и неизвестно пока. Но здесь, на земле, надо прежде всего прийти к одному – к собственному вечному Я, к бессмертию, к своей неразрушимой природе. Полностью реализовать ее. И только тогда, когда эта реализация станет абсолютной, то есть уже после ухода с физического плана, только тогда будут видны вероятные черты Запредельного. Сначала будьте тем, кто вы есть, и только потом можно идти к тому, что вам не дано…
– Юрий Николаевич, но ведь, может быть, Орлов реализовал это, и потом… вдруг… ушел в какую-то бездну, – произнесла Таня.
– Но я ведь имел в виду полную реализацию, а она может наступить только вне этого относительного мира. Абсолютная реальность не может присутствовать «здесь» в полной мере, она должна умалиться. Вы можете здесь реализовать ее природу, и, следовательно, войти в эту реальность, но полностью она может быть раскрыта в Самой Себе, а не здесь. Это очень тонкий момент, правда.
Черепов немного взволновался, Егор только тихонько вздыхал.
– Значит, выходит, Орлов, наш Григорий Дмитриевич, – попыталась улыбнуться Таня, – слишком торопится, символично говоря, познать то, что никто не в силах познать, и идет в ту дверь, о которой даже неизвестно: существует ли она, и если да, то куда ведет?
Буранов остановил свой взгляд на Тане. Его глаза излучали кроме молчания некую неподвижную энергию, исходящую из Пустоты, из Ничто внутри Себя.
– Орлов – это исключительный случай, – наконец сказал он. – И у него нет милосердия к самому себе. Он пускается в плаванье к неизвестному наощупь, без опоры, во тьме, без ориентиров, без традиции, ибо никакой Традиции, никакой опоры для такого путешествия нет. Естественно, в этом случае, легко утонуть, и особым, кардинальным образом.