Блуждающий огонь
Шрифт:
– Меня нужно воспринимать таким, какой я есть, Шарра. Я никогда не смогу… передвигаться черепашьим шагом! – Он посмотрел на нее. – Иначе я был бы сейчас Верховным правителем Бреннина, а Айлерон был бы мертв. Ты же была там.
Да, она была там. И это был его выбор; и ни один из тех, что присутствовали в тот день в Большом зале дворца, не сумеет забыть этот день. Шарра продолжала молчать, скромно сложив руки на коленях.
– Когда ты спрыгнула с галереи, – сказал Дьярмуд, – мне показалось, что это какая-то хищная птица упала с небес на свою добычу. А ночью, когда ты облила меня водой
Не веря его словам, она невольно рассмеялась.
Он, оказывается, давно отвернулся от окна и смотрел прямо на нее. Лицо его было залито лунным светом.
– Это правда. Вчера я вдруг понял, что мне неприятна страсть, пробуждаемая Майдаладаном. Я предпочитаю действовать по собственному желанию. И твою страсть я тоже хотел бы разжечь сам. Повторяю: я пришел не для того, чтобы переспать с тобой; я всего лишь хотел сказать то, что ты только что услышала.
Она до боли стиснула руки. Но все же не удержалась и поддразнила его, и голос ее звучал довольно холодно.
– Если это правда, – сказала она, – то, я полагаю, прошлой весной ты явился в Лараи Ригал исключительно для того, чтобы полюбоваться нашими садами, верно?
Он не пошевелился, но голос его, казалось, сам приблизился к ней, каким-то невероятным образом зазвучал совсем рядом. И звучал он чуточку хрипловато.
– Тогда я хотел полюбоваться только одним цветком, – сказал Дьярмуд. – И нашел в ваших садах куда больше, чем надеялся найти.
Ей следовало бы хоть что-то сказать, бросить ему в лицо одну из его же собственных язвительных шуточек, но во рту почему-то пересохло, и говорить она оказалась не в состоянии.
А он уже и сам двинулся к ней, приблизившись всего на полшага, но тут же оказался в темноте, выйдя из полосы света. Пытаясь разглядеть его лицо, Шарра снова услышала его голос – теперь он уже тщательно – и совершенно тщетно! – скрывал охватившее его волнение:
– Принцесса, сейчас настали тяжелые времена, и у этой войны свои законы; она может означать, что наступает конец нашему миру, всему тому, что мы знали и любили. Но, несмотря на это, я с твоего позволения хотел бы посвататься к тебе так, как того требует обычай, как подобает свататься принцу Бреннина к принцессе Катала, и завтра же я скажу твоему отцу то, что говорю сегодня тебе.
Он помолчал. Шарре вдруг показалось, что ее комната вся пронизана лунным светом, и ей на миг стало страшно; она задрожала всем телом и снова услышала его голос.
– Шарра, – сказал он, – В ТВОИХ ГЛАЗАХ ВОСХОДИТ СОЛНЦЕ!
Сколько мужчин делали ей предложение, произнося эту традиционную формулу любви! Сколько мужчин – но ни один никогда не мог заставить ее плакать. Она хотела встать, но не верила собственным ногам. Он все еще был на некотором расстоянии от нее. Согласно обычаю – так он сказал. Станет говорить с ее отцом утром. И она, безусловно, слышала волнение в его голосе…
И снова услышала это волнение в каждом его слове, ибо он снова заговорил:
– Если
Он уже двинулся к двери. И тут она… Но он же не мог видеть ее лица! Сидела-то она в тени и все время молчала…
Она не только вскочила, но и, выталкивая слова из заплетающихся уст, попыталась справиться с мучительной волной любви и страсти, охватившей ее всю, так что голос ее звучал смущенно, но где-то в глубине все же таился смех:
– Ну скажи, к чему вся эта игра? И зачем притворяться, что Майдаладан здесь ни при чем? Чтобы окончательно запутаться, да так и не понять, куда способны занести нас собственные непристойные мысли и желания?
Он резко повернулся к ней, издав горлом какой-то странный звук.
Она сделала шаг в сторону, к свету, чтобы он мог видеть ее лицо, и сказала, глядя ему прямо в глаза:
– Ну скажи на милость, разве я могла бы когда-нибудь полюбить кого-то еще?
И он мгновенно оказался рядом, и его губы уже осушали ее слезы, целовали ее уста, и полная луна Майдаладана светила над ними, осыпая их дождем своих белых лучей, разгоняя царившую вокруг тьму и заставляя их забыть о том, сколько тьмы еще будет у них впереди.
На открытом месте всегда холоднее, но сегодня ночью мороз отчего-то был не такой свирепый, заснеженные холмы сияли ярким светом, а над головой еще ярче светили крупные звезды; свет тех, что помельче и послабее, затмевала полная луна, явившаяся сегодня во всей своей красе.
Кевин ровным шагом ехал к востоку, и постепенно стал ощущаться пологий подъем. Настоящей дороги или тропы не было, во всяком случае, в таких снегах она совершенно затерялась. Но, впрочем, сугробы здесь оказались не слишком глубоки.
Холмы разбегались в обе стороны – к югу и к северу, – и он вскоре добрался до самой высокой точки гряды и остановился, чтобы оглядеться. Вдали в серебристом свете луны посверкивали горные вершины, далекие и загадочные. Он надеялся, что ехать слишком долго не придется.
Справа от него между сугробами и ледяными торосами мелькнула темная тень, и Кевин резко повернулся в ту сторону, пронзительно сознавая, что безоружен и совершенно одинок во всей этой бескрайней ночи.
Но это был не волк. Серый пес неторопливой и какой-то сдержанной походкой приблизился к всаднику и остановился перед самой мордой коня. Это было прекрасное животное, хотя шкуру его покрывали ужасные шрамы, и Кевин сразу почувствовал к нему глубочайшее расположение. Некоторое время они так и стояли – точно статуи в снегу на вершине холма, – слушая тихие шелестящие вздохи ветра.
– Ты отведешь меня туда? – спросил Кевин.
Пес Кавалл еще некоторое время молча смотрел на него, словно пытаясь задать какой-то вопрос или требуя какого-то подтверждения от этого одинокого всадника на одиноком коне.
Кевин догадался.
– Я действительно боюсь, – признался он. – Но я никогда и не стал бы лгать тебе. Какое-то сильное чувство влечет меня, и оно стало еще сильнее – с тех пор, как ты здесь. Я бы и один все равно отправился в Дан Мору. Так ты покажешь мне путь туда?