Блюз бродячих собак
Шрифт:
Стрижка — пятьдесят долларов в среднем. М-да… Тонирование, мелирование, окрашивание, лечебный комплекс…
Всего в наименовании услуг было включено пунктов сорок. Я не стала дочитывать до конца, захлопнула папочку и сказала прямо:
— Вы знаете, у меня есть тысяча долларов.
— Только на внешность? — спросила Лара быстро.
— На месяц вперед.
— Понятно.
Она прикусила губу и снова уставилась на меня в зеркало.
— Двести баксов не слишком дорого? — спросила она нерешительно.
— За голову?
— За все. Я приведу в порядок ваши волосы, постригу,
— Блеск! — сказала я искренне.
На ее щеках снова обозначились веселые ямочки.
— Отлично!
И Лара приступила к работе.
Можете мне не верить, но ни разу в жизни я еще не была в салоне красоты. И не только потому, что не было денег. Я очень боюсь обнаружить свое невежество. Совершенно не представляю, какие услуги оказывают женщинам в этом месте, а также, в чем нуждаюсь именно я. Спрашивать и тем самым демонстрировать свою непродвинутость мне совершенно не хочется, поэтому я обхожу салоны красоты стороной. Как дорогие, так и не очень.
Салон, в котором работала Лара, относился, скорее, к разряду средних. Ремонт здесь был сделан вполне приличный, но не шикарный. Вряд ли тут работают победители европейских конкурсов стилистов и парикмахеров, но наверняка это не люди, набранные с улицы. Лара, например, производила впечатление умного и интеллигентного человека. Правильная грамотная речь, острый прицельный взгляд, выдающий профессионала, доброжелательный тон в разговоре с клиентом… Денежки-то немалые! Двести баксов!
Я откинула голову на спинку кресла и отдалась в профессионально-корректные руки девочки. Что ни говори, все же приятно, когда кто-то вокруг тебя заботливо суетится.
Помню, работал у нас в археологической экспедиции мальчик по имени Коля. Помимо блестящих профессиональных данных, у Коли было в жизни одно солидное преимущество: большие голубые глаза, обрамленные длинными темными ресницами.
Конституция у Коли была трогательной: при росте метр восемьдесят весил он примерно семьдесят кило. И этот факт в сочетании с голубыми глазами заставлял всех дам относиться к Коле особенно внимательно.
Коля, несмотря на свой относительно юный возраст, практически мгновенно отыскал собственную археологическую нишу. И отыскал ее совершенно правильно.
Коля специализировался по детским захоронениям.
Проблема заключалась в том, что Коля, как и большинство археологов, не был обременен семейством. А потому детей себе представлял, в основном ориентируясь на маленькие скелетики, отрытые в окрестностях Пантикапея.
Вообще-то, археологи редко позволяют себе такую роскошь, как семья и дети. Уж не говорю о том, что наше государство не предоставляет им для этого финансовой возможности. (Видимо, государству не нужно, чтобы множилось число умных и интеллигентных людей). Скажите по совести, какая жена выдержит полугодовое пребывание мужа на «полевых работах?» Вы бы выдержали? То-то!
К тому же, Коле было всего двадцать пять лет. И проблема описания найденного погребения терзала его каждый раз, как в первый.
Потому что в
Помню выразительный эпизод из нашего лагерного быта. Коля, глубоко задумавшись, сидит над скелетиком ребенка, отрытого недавно, а поблизости от него слоняется мужик с двумя детьми. Вообще, раскопки наши иногда привлекали любопытствующих из города, но довольно редко они приезжали с детьми. В этот раз турист был весьма кстати, потому что младший мальчик по размерам весьма походил на отрытый Колей скелетик.
Коля при виде ребенка оживился и крикнул:
— Мужчина!
Любопытствующий подошел ближе. Коля еще раз окинул взглядом младшего ребенка, соразмерил его со скелетиком и спросил:
— Сколько лет младшенькому?
Нужно отметить, что мужик попался на редкость выдержанный. Поэтому Колю не побили. Турист просто покрепче сжал в кулаке ручку ребенка, окинул Колю уничижительным взглядом и поспешно ретировался.
— Ну, ладно, — пробормотал Коля со скрытой угрозой в голосе.
С тех пор он начал планомерно внедрять в жизнь план, возникший в коварной археологической голове.
По просьбе Коли наши городские коллеги начали знакомить его со всеми одинокими дамами, обремененными детьми.
Дамы приглашали Колю в гости. Дамы пекли кулебяки и торты невероятной сложности. Дамы выводили навстречу дорогому гостю своих разодетых детишек.
Нужно сказать, что детишки интересовали Колю даже больше, чем торты и кулебяки. (И это несмотря на куриные окорочка, в изобилии расточаемые Яном Майоровичем!)
Коля расспрашивал и выспрашивал у дам абсолютно все, что касалось их детей. Внимательно рассматривал зарубки, сделанные на двери и знаменующие рост ребенка. Интересовался болезнями, замедляющими детский рост, и болезнями, его ускоряющими. Выслушивал все, что касается детей, с таким жадным любопытством, что у одиноких дам на глаза наворачивались слезы умиления.
В довольно небольшое время Коля приобрел славу потенциально благонадежного семьянина, которого просто необходимо пристроить в хорошие руки!
И дамы старались.
Неделя у Коли была расписана с точностью до часа. Культпоходы в гости, на которые его провожал весь состав экспедиции, следовали один за другим.
Мы только завистливо причмокивали, слушая рассказы вернувшегося Коли о продуктовом меню, выставленном на стол очередной дамой с дитем.
— Господи, хоть бы раз для нас что-нибудь захватил! — как-то не выдержала я, полностью деморализованная окорочковым однообразием.
И Коля ответил, строго посмотрев на меня:
— Я туда хожу не для удовольствия, а для дела!
Да. Это была чистая правда. Знали бы одинокие дамы, что, покинув их квартиру и оставшись на лестничной клетке, Коля немедленно выхватывал блокнот и авторучку и судорожно переносил туда все выспрошенные за вечер сведения!
Но проблему описания детских погребений Коля разрешил кардинально. Раз и навсегда.
«А с чего это ты вдруг вспомнила о Коле?» — подумала я, не открывая глаз. Думать в темноте было уютно, ловкие руки, легко ворошившие мои волосы, навевали ленивую дремоту.