Боцман знает всё
Шрифт:
Матрос ещё крепче прижал к себе Костю с Шестой Бастионной, заглянул в глаза и спросил:
— А почему ты. Костя, один нас встречаешь? Где тётя Марфа, где Клавдия Петровна?
— Тётя Марфа сидит на развалке своей хаты и ждёт мужа, боится с ним разминуться… А наша Клавдия Петровна…
Больше Костя ничего не смог выговорить, уткнулся лицом в матросский бушлат, и только плечи у него задёргались. И все матросы, не стыдясь, заплакали вместе с ним.
— Вот оно, выходит, дело как было… — сказал старый каменщик и тоже стащил с головы кепку. — Прости, внучек. Плохое о
Подумал немного старик, распрямился и добавил:
— Было, конечно, что в иных людях усомнились мы, но во весь наш народ никогда веры не теряли! Знали, что не век супостатам по нашей святой земле ходить… А город наш геройский мы заново возродим, ещё краше он будет. И тебе, геройский Костя, дом поставим на старом месте, на Шестой Бастионной. Я своими руками карниз на нём вырежу из белого инкерманского камня. А погибшим героям мы навечно памятники воздвигнем.
Консервы
По тылам немцев пробирался отряд моряков. Сначала в нём было одиннадцать человек, но моряки не раз принимали неравный бой с врагом, и вот их осталось только четверо: раненный в руку командир, старшина 2-й статьи Пономаренко и краснофлотцы Тиунов, Морозов и Алексеев.
Через каждые три-четыре километра командир доставал из кармана компас и определял курс.
— Вот там норд! Так и держать будем. Одним румбом правее, одним левее — не важно. На норде везде наши, — говорил он.
И моряки снова шли курсом на норд, поочерёдно неся пулемёт, поочерёдно шагая передовыми.
Однажды им повезло.
В самой чаще леса они наткнулись на покинутую лесную сторожку. Вероятно, немцы сюда не заглядывали. Здесь всё было цело: и стёкла в окнах, и лампа, полная керосина, и ситцевый полог у кровати.
— У нас в тайге в таких домиках охотники оставляют спички, табак, еду. На случай, кто заблудится, — сказал Морозов, осматривая все закоулки.
— Если бы хозяин точно знал, что ты придёшь сюда раньше немцев, то он наверное оставил бы тебе угощение, а так, не знаючи, рисковать не хотел, — заметил Алексеев.
— Да, лучше не рисковать. Ну, а как у нас там дела, товарищ баталёр? — Командир кивнул головою на мешок Алексеева.
— Вот, товарищ командир. Больше ни крошки… — Алексеев протянул Пономаренко чёрный заскорузлый сухарь.
Все отлично знали, что неприкосновенный запас скоро кончится, но всем хотелось верить в чудесную сказку, всякий раз рассказываемую весёлым баталёром, когда наступало время еды.
— А ну, — говорил он, — подать сюда жареного поросёнка для нашего командира! Только он любит с корочкой, румяного, с петрушкой в зубах! Есть поросёнок, товарищ командир! Получайте с пылу, с жару… — Алексеев выхватывал из мешка сухарь, перебрасывал его на ладонях и подавал Пономаренко. — Вам, товарищ Тиунов, что прикажете? Опять гуся? И опять с картошкой? Вы бы с яблоками отведали, чудесное
— Давай, только мучаешь своими баснями! — бурчал сердито Тиунов.
— Слышали? Товарищ Тиунов опять недоволен нашей работой. Пережарили. Засушили. Вон какой хруст идёт по лесу! Ещё, глядишь, немцы услышат. Ну, а вам, товарищ сибиряк, пельменей, конечно, желательно. Что ж, всякому своё. Прошу вас… А себе я сухарик возьму… Люблю, знаете ли, деликатесы разные…
И вот сказка кончилась. На ладони баталёра лежал один-единственный сухарь, и его нужно было разделить на четверых…
— Пока надо растопить печь, — сказал командир, — отдохнём немного — и дальше.
— Есть растопить печь!
— Назначаю боевое охранение. Первым вахту стоит Тиунов, вторым Морозов. Стоять по два часа. Тиунов, идите на пост. Скрытно наблюдать за дорогой от села.
— Есть! — ответил Тиунов и нехотя вышел из избы.
— Поделите сухарь.
— Может быть, отдать его Тиунову? — спросил Алексеев.
— Тиунов не слабее нас, у него, может, выдержки поменьше, но за это поощрений не предусмотрено. Разделить всем поровну, — строго сказал командир.
…После отдыха Пономаренко снова достал компас, положил курс на норд и повёл свой отряд прямо по снежной целине, через лес.
Шоссе преградило им путь; его решили перейти ночью. Отыскали заброшенный дзот и укрылись в нём. Через амбразуры хорошо видна была дорога в обе стороны.
Вот к фронту пролетел мотоциклист, поднимая снежную пыль. С фронта прошла колонна санитарных машин. Они шарахнулись в стороны, когда над шоссе появилась пятёрка «МИГов». Но санитарные машины не цель для наших соколов. Они пролетели дальше, и моряки проводили их тёплым взглядом и ласковым словом.
Истребители скоро отыскали цель. За лесом взревели моторы. Целая свора «мессершмиттов» пронеслась, удирая от смертоносного потока трассирующих пуль.
— Наших пять, а их целая стая… И всё-таки удирают. Особенно недолюбливаю я этих летунов, — сказал Алексеев. — Немца-стрелка я могу мёртвым сделать штыком, пулей или прикладом. Танк могу бутылочкой или гранатой угостить. А этой поганой птице что я могу сделать?
— Почему? Не было разве случая, чтоб из винтовки самолёт сбивали? Сколько хочешь… — возразил Морозов.
Спор их заглушил грохот танков. По шоссе, лязгая гусеницами и чадя дымом, двигалась танковая колонна. За каждым работающим танком тянулись на тросах по два танка с выключенными моторами.
— Постойте-ка, товарищи. Это чего же они здоровые танки в тыл тянут? — воскликнул Пономаренко.
— На заправку, может быть?
— Для того существуют автоцистерны. Здесь другое… Не тикают ли они, часом?
Пономаренко вопросительно посмотрел на краснофлотцев.
— Всё может быть, товарищ командир…
И от мысли, что долгожданное наступление началось, всем стало теплее, и в то же время обидно было, что наступление началось без них.