Бодлер
Шрифт:
Постоянно стремясь расширить круг своих знакомств, Бодлер сближается также с эзотерико-политической средой Альфонса Луи Констана. Тот на пять лет старше его. После того как он был посвящен в сан священника, им завладели идеи солидарности и прогресса, гибридная идеология, соединившая в себе христианство, социализм и фурьеризм и проповедовавшая культ женщины, — идеология, которая сначала снискала ему дружбу с Флорой Тристан, а затем осуждение католических властей и отлучение от Церкви.
Констан — человек образованный, обладающий самыми разными талантами [19] .
19
Альфонс Луи Констан (1810–1875) прославится под псевдонимом Элифас Леви двумя своими основными эзотерическими работами: «История магии» (1860) и «Догмат и ритуал высшей магии» (1861).
Подобная личность не могла не привлечь Бодлера, всегда жаждавшего новых впечатлений, опытов, выходящих за рамки обычного. Тем более что благодаря Констану у него появилась возможность еще больше расширить круг своих отношений и познакомиться с другими писателями. Среди них Жорж Матьё, именуемый Жоржем Дэрнвалем, антилец Александр Прива д'Англемон и еще Альфонс Эскирос. Это автор появившегося в 1838 году «Чародея», одного из лучших франкоязычных готических романов, он постоянно отдавал журналу «Артист» некоторые из своих фантастических новелл вроде «Заколдованного замка» или «Ибн Сина».
Констан, Дэрнваль, Прива д'Англемон, Эскирос, Бодлер и другие… все они участвуют в работе над «Галантными тайнами парижских театров», коллективным трудом, весьма разнородным, опубликованным в марте 1844 года. Обложка и титульный лист были созданы Надаром, на них представал рогатый людоед с широко раскрытой пастью. А что касается «тайн», то это скорее были сплетни и колкости в адрес актрис и успешных авторов вроде Франсуа Понсара, чья «Лукреция» потеснила «Бургграфов» Виктора Гюго. Не без некоторой доли самоиронии, Констан, безусловно, озабоченный собственной рекламой, позволяет своим коллегам посмеиваться над собой.
«ТАНЦУЮЩАЯ ЗМЕЯ»
Бодлеру мало-помалу удается преодолеть сексуальную робость перед Жанной Дюваль и свой страх вступить с ней в любовную связь, и когда в конце концов это случается, с этой женщиной он открывает для себя плотские наслаждения, каких никогда еще не испытывал. По правде говоря, эти наслаждения «острее стали и стекла», ибо «печальная красота» Жанны, ее «природное величие», «строгий и чистый взор», «как благовонный шлем, убор кудрей», ее зрачки кажутся ему холодными.
Но вместе с тем или, быть может, как раз по причине этой холодности, своими чуть ли не ледяными и горделивыми манерами Жанна доставляет Бодлеру небывалое, ошеломляющее наслаждение. Ей давным-давно известно, что в любви она искусница и у нее достаточно опыта, чтобы
А так как она тоже желает быть покорной, при надобности покорной до безропотности, Жанна соглашается не изображать больше из себя актрисулю. При условии, однако, что взамен Бодлер будет в состоянии взять ее на содержание и помогать ей.
Да, он готов это сделать, но не хочет тем не менее рисковать своей независимостью или отказываться от своих литературных амбиций. Ему трудно себе представить, чтобы какая-нибудь женщина все двадцать четыре часа в сутки находилась с ним рядом, под его крылом, в одной с ним квартире, среди его бумаг и книг. Более того, одна лишь мысль о женитьбе вызывает у него презрительный смех.
Жанна, со своей стороны, тоже не горит желанием начать жить вместе с таким оригиналом, как он, с человеком, который большую часть времени занимается тем, что марает бумагу, ведет нелепые разговоры, посещает богачей и поэтов, чью писанину она не понимает, их интересы ей совершенно чужды.
Бодлер находит решение — поселяет Жанну в соседнем доме, совсем рядом с ним, чтобы иметь возможность без затруднений ходить к ней ночью. Таким образом он сможет по-прежнему жить в гостинице «Пимодан», как ему заблагорассудится.
Отыскав маленькую квартирку на улице Фаммсан-Тет, он устраивает там Жанну Покупает ей посуду, мебель, безделушки, обивку… Воспользовавшись этим обустройством, он оставляет себе самые ценные предметы, которые приобретает, разумеется, у Аронделя. А тот, прослышав, как все, что Бодлер обладает небольшим состоянием, не стесняется предлагать ему все более редкий и, следовательно, более дорогой антиквариат, а также картины мастеров: Тинторетто, Корреджо, Пуссена… Само собой, копии.
Устоять невозможно. И в конце концов Бодлер вынужден влезть в долги. Он занимает деньги у Аронделя, вслепую подписывает векселя, не зная толком, что делает и куда это может его завести.
Для госпожи Опик это уже слишком. В июле 1844 года она вполне официально начинает судебную процедуру, с тем чтобы учредить опекунский совет. В ее хлопотах ей оказывали поддержку Клод Альфонс и нотариус Ансель, более чем когда-либо стремившийся защитить репутацию и память покойного Жозефа Франсуа Бодлера. Собравшийся семейный совет пришел к выводу, что Шарль, «став по достижении совершеннолетия хозяином своего состояния, предался самому безрассудному расточительству», что «на протяжении примерно восемнадцати месяцев он растратил около половины своего состояния» и что «самые последние события дают основания опасаться, как бы остаток имущества не был поглощен в случае малейшего промедления с назначением ему, как расточителю, опекунского совета».