Боец невидимого фронта
Шрифт:
Глава 13
Девяносто первый сидел под цветным зонтом небольшого летнего кафе. На столике стояли десять бутылок темного пива. Десять, потому что дармового,
— Может, еще по парочке закажем? А то жарко, сил нет, — предложил собеседник Девяносто первого. Следователь горотдела милиции.
— Заказывайте.
— А?..
— Все нормально, можете не стесняться, плачу я.
— Тогда закажу шесть.
— А не много?
— Не допью, с собой заберу.
На
— А что насчет дела с тем мужчиной на конечной остановке автобусов?
— Это где потерпевшему руку отпилили?
— Ну да. Читатель живо интересуется подобными делами.
— Там как раз не очень…
— А что такое?
— Потерпевший пропал.
— Как пропал?
— Совсем пропал. Из морга. На днях хватились, а его нет. Возможно, его кому-то по ошибке выдали. Там такой бардак… Только я вам этого не говорил.
— Конечно, не говорили. Я вообще вас не знаю. Следователь отер пот со лба и вскрыл еще одну бутылку пива.
Повезло ему со столичным журналистом. Повезло, что он именно на него вышел. А мог бы на другого. И тогда ни пива тебе, ни всего остального…
— И что теперь будет?
— Ничего не будет — закроют дело, и все. Потерпевшего нет, родственников потерпевшего нет — никого нет, И, значит, претензий к следствию предъявлять некому.
— И что же, никто преступников искать не будет?
— Ну, может быть, формально… И то едва ли. Кому хочется вешать на себя стопроцентный глухарь? Проще переквалифицировать дело по другой статье, ну там несчастный случай или еще что, и тихо сдать в архив.
— Но, может быть, известно, кто это сделал? Хотя бы предположительно?
— Кое-какие соображения у следствия, конечна, есть… Но только это не самое интересное дело. У меня лучше есть.
— Ну почему не самое — отпиленная рука, пропажа тела из морга, глухари… Так сказать, неприкрашенные будни милицейской жизни. Читатель хочет знать не только парадную сторону. Это дело мне, пожалуй, подходит. Вы бы могли разузнать о нем подробней?
— Ну в принципе, хотя, конечно, это дело находится в производстве не у меня…
— Наша редакция будет вам очень благодарна.
«Очень благодарна» обозначало двести долларов наличными прямо здесь.
— Ну я не знаю… Может быть, лучше что-нибудь из уже расследованных дел?
— Наша редакция будет вам крайне признательна!
Крайнее признание было эквивалентно сумме в пятьсот долларов.
— Или, может быть, мне обратиться к кому-нибудь другому, кто осознает важность работы органов правопорядка с прессой…
— Ну зачем к кому-то другому? Я же тоже понимаю важность… И не отказываюсь.
— Когда вы сможете узнать детали?
— А у вас… с собой?
— Что — признание? Конечно, с собой.
Девяносто
— Просто деньги очень нужны. Мне тут дочке надо учебники купить, — застеснялся майор.
Девяносто первый вытащил из кармана, положил на столик, прикрыл салфеткой деньги. Майор заторопился.
— Я тут поспрошал наших, они говорят, что это сделал Филиппов, по кличке Харя, со своими дружками.
— Почему именно он?
— Стукачи базарят… В смысле — секретные сотрудники информируют, что в уголовной среде ходит слух, что это убийство совершил Харя… который Филиппов.
— Где его можно найти?
— Кого? Филиппова? Зачем найти?
— Интервью взять. Как он докатился до жизни такой. У нас это называется — журналистское расследование.
— Так у вас тоже…
— Тоже.
— Но я не знаю, где он может быть.
— Постарайтесь узнать. И постарайтесь узнать фамилию следователя, который ведет дело. Тогда наша редакция будет благодарна вам безмерно.
«Безмерно благодарна» было тысячью долларов.
— Безмерно и еще раз безмерно благодарна… Итого…
Чистильщики подтягивались к дому с четырех сторон. Они обкладывали его, как свора гончих поднятого из берлоги медведя, — справа, слева, сзади… Они перекрывали все возможные и невозможные пути отхода.
Серые в предрассветном сумраке фигуры придвинулись к окнам, кому-то подставили плечи, он вытянулся, уцепился за карниз, подтянулся на руках, забросил ногу, вполз на крышу. Минуту повозился, отдирая от стропил лист черепицы, нырнул внутрь, на чердак.
Три десять ночи. Пора.
— Двое со мной! — показал командир два пальца.
Крадучись, на носках, подошли к входной двери, сунули в щель тонкий нож, нащупали, приподняли крючок, ступили в сени. Прикрыв ладонями, включили фонарик, чуть развели пальцы, пропуская узкие лучики света.
Дверь.
Снова попытались сунуть внутрь нож, но он не лез. Нашли в сенях топор, тихо, медленными толчками засунули за косяк, замерли, глядя на часы.
И все — во дворе, на подходах к дому и на чердаке — замерли, уставившись на секундную стрелку.
Три двадцать! Разом!..
Навалились на топор, дернули за дверную ручку.
Одновременно с улицы, ударив ногой под шпингалеты, вышибли створки на двух окнах. Кто-то быстро присел возле стены, уперевшись в землю коленями и руками, ему на спину, один за другим, с ходу вспрыгнули несколько человек, оттолкнувшись, рыбкой нырнули в темноту дома, перекувыркнулись через головы, раскатились в стороны.
— Че это? Кто это? — недовольно спросили сонные голоса.
Все, кто оставался снаружи дома, мгновенно прикрыли ставни, чтобы заглушить возможные крики и выстрелы.