Боем живет истребитель
Шрифт:
В части меня ждал «сюрприз» – пять суток ареста за утерю бортовых часов. И это по настоянию Ермилова. Необоснованность наказания была очевидна. Ми-китченко бросился к Ермилову и крепко с ним поговорил. Ребята рассказывали, что между ними то же самое произошло после столкновения самолетов, когда на карту была поставлена жизнь двух летчиков, к счастью, оставшихся в живых. За это ведь никто не понес наказания. А тут пустяк – бортовые часы – и пять суток гауптвахты…
Что-то во всем этом было не так, поэтому командир эскадрильи, обычно очень спокойный, рассудительный, не смог сдержаться.
В
Особенно часто летали мы на косу Чушка, в район Керченского пролива-километров за 150—160 в тыл противника. По пути туда и обратно то и дело сталкивались с «мессершмиттами», вели с ними ожесточенные бои. Это был очень тяжелый период для наших летчиков. Мы несли потери – один за другим не вернулись с заданий Кубарев, Филипповский, Петровский.
Ко всему привыкали на войне. Но с гибелью товарищей примириться никак не могли. Каждый павший в бою навсегда оставлял зарубку в наших сердцах.
…В один из дней к нам на самолете прибыл высокий стройный генерал. Оказалось – командующий 4-й воздушной армией К. А. Вершинин. Не думали, что его прилет будет иметь прямое отношение к нам. Но вот Шахбазяна, Мартынова, Жирякова и меня вызывают в штаб полка. Мы предстали перед нашим командиром и генералом Вершининым, который тут же поставил нам задачу на осуществление разведки переднего края, переправ противника.
Разведка – значит, добывай данные, в схватки вступать не смей. А это не так легко, когда небо кишит вражескими самолетами. Особенно сложно было обнаружить переправы, которые наводились так, что их скрывал слой воды. Сверху смотришь – ничего не видно. И вдруг совершается библейское чудо: танки, автомобили движутся прямо по воде.
Немцы тщательно охраняли переправы. Пробиться к ним без стычек с «мессерами» почти не удавалось. Однако мы свою задачу успешно выполнили, за что заслужили благодарность генерала К. А. Вершинина.
Несколько дней спустя на нашем аэродроме приземлились «аэрокобры», с которыми мы встречались до этого только в небе.
Среди прибывших летчиков выделялся коренастый, с замкнутым, сосредоточенным выражением лица капитан, грудь которого украшал орден Ленина. Это был командир эскадрильи Александр Покрышкин. О нем тогда еще не ходили легенды, но в газетах мелькало его имя. Мы окружили Покрышкина и прибывших с ним летчиков. Начался профессиональный разговор. Нас интересовали буквально все подробности, все детали боевых действий покрышкинцев.
Александр Покрышкин говорил мало, спокойно. Чувствовалось, что он много думает, размышляет, анализирует. За скупыми жестами угадывалась энергия и сила русского богатыря.
От наших гостей мы узнали новость: управлению пятой воздушной армии приказано передать боевые части четвертой армии и убыть в район Курской дуги – на Степной фронт.
– Значит, мы будем воевать вместе?
– Это еще неизвестно, – сдержанно ответил Покрышкин.
Переход в четвертую армию нас не огорчал, даже радовал: ее истребительные части вооружены «аэрокобрами», а это лучше, чем ЛаГГ-3.
Разговор, естественно, перешел на «аэрокобры». Мы подошли к ним,
Покрышкинцы особых восторгов по поводу американских истребителей, поступивших к нам по ленд-лизу, не высказывали, но в целом были довольны ими. От одного из них, встречавшегося с советскими испытателями «аэрокобр», мы узнали довольно интересную историю. Оказывается, первые серии этих машин были неудачными – произошло несколько катастроф из-за «скручивания» хвоста и невозможности вывести «аэрокобры» из плоского штопора. Об этом сообщили американской фирме. Она наспех произвела необходимые доработки и попросила прислать советского летчика и инженера для испытания самолета на месте.
Ответственное задание поручили летчику-испытателю Андрею Кочеткову и инженеру Федору Супруну – брату знаменитого Степана Супруна.
Советские специалисты прибыли в город Буффало, расположенный на берегу Ниагары. Начались испытательные полеты. Центр пилотажной зоны – рядом с Ниагарским водопадом. Пришло время проверки на штопор. И случилось то, что уже не раз происходило в воздушных боях над русскими просторами: машина вошла в плоский штопор и никак не хотела из него выходить. Кочеткову ничего не оставалось, как покинуть ее…
Лишь после этого американцы всерьез взялись за доводку «аэрокобры» и сделали ее такой, какой она сейчас предстала перед нами.
Много любопытного привезли нам неожиданные гости. Жаль только, очень быстро улетели. Расстались мы с ними настоящими друзьями, с надеждой, что впредь будем сражаться с ними крыло в крыло.
Но дальнейшие события пошли совсем по иному руслу.
Во второй половине марта группу летчиков нашего полка на Ли-2 перебросили в Саратов. Оттуда – дальше. По дороге мы попросили пилотов, чтобы они прошли над Сталинградом. Очень уж хотелось посмотреть, что осталось от него после сражения. Тем более что в детстве я бывал в этом городе, ездил в гости к двоюродному брату, работавшему на Тракторном заводе.
То, что мы увидели, потрясло нас до глубины души: черные кварталы сплошных руин, заваленные щебнем улицы, стертые с лица земли парки, разрушенные мосты…
Подумалось, что восстановить город невозможно.
И еще подумалось: а не оставить ли его таким, какой он сейчас есть, как память о великом сражении для всех поколений?
С подавленным, омраченным настроением приземлились на новом месте. Казалось, поднять героический город ничто не в состоянии – такое удручающее впечатление произвели на нас руины Сталинграда.
Тут мы наконец узнаем, зачем нас перебросили в этот район: принимать новейшие советские самолеты Ла-5.
Вот так новость!
Сорок дней – с 17 марта по 27 апреля – мы жили только новыми истребителями. Влюбились в них, так сказать, с ходу.
И не ошиблись. Тупорылый, со звездообразным двухрядным мотором, истребитель развивал скорость у земли более 500 километров в час, имел две пушки, обладал хорошей маневренностью и тяговооруженностью. Смущало лишь то, что он был почти весь из дерева.