Боем живет истребитель
Шрифт:
Чтобы сдержать натиск врага, командующий фронтом бросил в бой все имевшиеся в его распоряжении силы, даже дивизию тихоходных ночных бомбардировщиков Пв-2. Нам, летчикам, приходилось сражаться круглые сутки.
В это время к войскам обратился с призывом Военный совет фронта: «…Бешеным атакам гитлеровцев противопоставим нашу несгибаемую стойкость и упорство в бою, измотаем, обескровим врага, а затем разгромим его всесокрушающим ударом… Родина ждет от нас победы!»
Сражения приобретали все более ожесточенный характер. В эти дни и на мою долю выпало испытание, от которого на висках появилась седина.
Вылетели мы шестеркой –
Над передним краем увидели «мессершмиттов». Я обычно не спешил ввязываться в бой с первой группой. Мы с ведомым, как правило, находились вверху, оберегая наши атакующие пары от всяких неожиданностей.
А тут не удержался и сразу пошел в атаку, приказав паре Кирилюка находиться вверху.
Началась схватка. Одного «мессера» я уже взял было на прицел, вот-вот сражу его. Он скользнул вниз. Я за ним. Выходя из пикирования, снова начинаю накладывать на него перекрестие прицела. И тут чувствую удар, скорее резкий толчок, от которого машина сама по себе рванулась вверх. Обуздать ее никак не удается. Она упрямо лезет ввысь, теряя скорость, а затем клюет носом и камнем летит к земле. Стараюсь справиться с непокорным самолетом. Но все мои усилия ни к чему не приводят. Земля приближается с невероятной быстротой. Что делать? Прыгать!
– Керим, я покидаю самолет, бери управление боем на себя…
И тут на какое-то мгновение в эфире воцарилась тишина. Видно, товарищи не поняли, что со мной случилось. Ведь мне еще ни разу не приходилось пользоваться парашютом. Даже когда зениткой была разворочена плоскость, отбито одно колесо, я все же сумел благополучно приземлиться.
Когда все увидели, что мой «лавочкин» действительно неуправляем, посыпались всевозможные советы. Только мне было не до них, я уже начал отстегивать привязные ремни. И вдруг слышу крайне встревоженный голос:
– Скоморох, Скоморох, внизу немцы, немцы внизу! Это подполковник Александр Самохин – заместитель командира штурмовой дивизии. Хотя он часто бывал на НП, мы никогда с ним не встречались, но почти каждый день переговаривались по радио и прониклись друг к другу уважением.
Меня будто током ударило. Попасть в плен?! Нет, только не это!
– Скоморох, внизу немцы, ты слышишь меня? – спрашивает Самохин.
– Вас слышу, все понял, – ответил я, а про себя подумал: «Спасибо, друг!»
В считанные секунды промелькнула вся моя недолгая жизнь… Мысленно представил встречу с фашистами…
А земля все ближе, ближе… Конец?! Из последних сил борюсь с неповинующейся машиной.
Внезапно замечаю, что самолет уменьшает угол пикирования. Ручку – на себя! Сектор газа – вперед. Обороты – максимальные. Истребитель начинает переходить в горизонт. Ура! Еще не все потеряно.
– Ребята, прикройте, еще есть шанс! – передаю по радио.
Когда самолет снова стал набирать высоту, я убрал газ, ручку управления подал вперед. В какой-то точке, потеряв скорость, самолет снова переходит в пикирование. Повторяется все сначала, но уже с меньшей, более пологой амплитудой. Отлично! Правду говорят, что безвыходных положении не бывает.
Приноровился управлять машиной – амплитуда становится все более пологой. В окружении боевых друзей держу курс домой.
Самохин предупреждает ребят;
– «Мессерами» не увлекайтесь, надежно прикрывайте ведущего!
А внизу Дунай. Вот он уже остается позади. Тут наши войска. Можно бы и покинуть самолет,
Снижаюсь до двухсот метров. Машинально, по привычке, выпустил щитки – «лавочкин» сразу как бы вспух. Я похолодел. Но тут же взял себя в руки, добавил газку. На большой скорости прохожу над летным полем, потихоньку уменьшаю обороты, проскакиваю почти весь аэродром, шлепаюсь на краю бетонки, вкатываюсь прямо в кювет, становлюсь «на попа». Машина стоит на лопастях и коке, не качается. Что же делать? Вылезти не решаюсь – «лавочкин» непременно завалится, может произойти беда. Нет, буду ждать.
Казалось, прошла вечность. Наконец прибежал техник, приехала полуторка. В кузов, выложенный матрацами, осторожно опустили хвост самолета.
На аэродроме я вылез из кабины и долго не мог прийти в себя – не верилось, что остался жив и невредим.
Что же случилось? Оказалось, зенитный снаряд попал прямо в хвостовое оперение, отбил левую часть руля глубины, повредил правую. Я летел, как поется в американской песенке, «на честном слове и на одном крыле».
Техники и механики быстро отремонтировали мой самолет. Я поднялся в воздух, проверил – хорош. Неужели это из-за его непослушания я чуть не попал в руки врага? Спасибо Самохину – вовремя подсказал, что внизу вражеские позиции. После войны я встречусь с ним в нашем полку и выражу сердечную признательность за товарищескую помощь.
А пока бои продолжаются. С Горьковым, Кисляковым, Цыкиным отправляемся сопровождать группу штурмовиков во главе с Героем Советского Союза старшим лейтенантом К. Прохоровым. Звание Героя было присвоено ему и мне одним указом, и это как-то сблизило нас.
Задание выполнено, штурмовики хорошо поработали. Идем назад, пересекаем Дунай, скоро и аэродром.
Слышу голос Прохорова:
– Скоморох, благодарю за прикрытие, мы уже дома; до новой встречи в воздухе!
– Рады служить славным боевым труженикам.
Я осматриваю четкий строй «илов» – идут красиво, крыло в крыло. Никто им не угрожает, можно и уходить. Но что-то удерживает меня, хочется еще немного пройти рядом с «горбатыми», перекинуться словцом-другим с Прохоровым – славным, веселым парнем.
Только начали переговариваться, вдруг слышу: «Мессеры», «мессеры»!
Осматриваюсь – «мессершмитты» подкрадываются к штурмовикам снизу. А мы сверху, километрах в трех. Ближе всех к противнику – Цыкин.
– «Горбатые», убирайте шасси. Цыкин, атакуй!-передаю по радио и тоже спешу наперерез вражеским истребителям. Издалека открываю навесной заградительный огонь – не действует, немец идет прямо к «илам». Я подхожу поближе, снова даю очередь – «мессершмитт» уходит. Цыкин сорвал атаку второго. Подоспел Горьков. Враг стал уходить. Мы устремились в погоню. Зло нас взяло: обнаглели фашисты, прямо над аэродромом нападают, надо их проучить.
За Дунаем настигаю «мессершмитта», сваливаю его одной очередью. За вторым идет Цыкин, да что-то торопится.
– Миша, спокойнее, прикрою, помогу! Слова эти ободрили Цыкина, придали ему уверенности.
Я тут же услышал;
– Ну, держись, покажу тебе!
Миша Цыкин по всем правилам провел атаку, от выпущенной им трассы «мессершмитт» клюнул носом и взорвался.
Мне вспомнились слова Героя Советского Союза полковника Н. Ф. Баланова, сказанные нам, молодым летчикам, в Адлере: