Боевой гимн
Шрифт:
Алексей задумчиво посмотрел на чина, и Ганс замер в ожидании ответа.
— Будем молиться Кесусу, чтобы ветер дул в нашу сторону и замедлил полет дирижаблей.
— Это все, что ты можешь предложить? — не поверил своим ушам Ганс. — Положиться на молитву?
После долгой паузы Алексей утвердительно кивнул.
— Нам всем стоит помолиться, чтобы на нашей стороне оказался не только ветер, но и сама судьба, — тихо заключил Ганс.
Он обвел взглядом комнату, еще раз взвешивая шансы. Ганс сознавал, что, если он скажет «нет», все прислушаются к нему. В глазах Григория горел юношеский энтузиазм, он явно был убежден, что для них нет ничего невозможного, и в Гансе пробудилось полузабытое воспоминание. «Эндрю сказал бы „да“, но я предостерег бы его, предложил как следует все обдумать.
Захват поезда станет только первым шагом. Затем им предстоит с боем пробиваться сотни миль сквозь территорию врага. Об этой части плана не было сказано ни слова. Дьявол, ведь первые Почетные медали Конгресса были вручены людям 35-го полка именно за захват поезда в Мариэтте, штат Джорджия, и прорыв на север к Чаттануге. Помнится, южане поймали и повесили Эндрюса и нескольких его парней. Отличная смерть по сравнению с тем, что будет с ними, если они попадутся в лапы бантагам. Перед этим померкнут даже зверства Праздника Луны.
Ганс опять посмотрел на Тамиру. Эндрю спокойно спал у нее на руках. По крайней мере, их они живыми не возьмут. Тамира улыбнулась ему той чарующей, девичьей улыбкой, от которой у него до сих пор перехватывало дыхание. Гансу уже не в первый раз почудилось, что жена может легко читать его мысли и знает, что последним доказательством его безмерной любви к ней станет удар ножом, когда все возможности для сопротивления будут исчерпаны.
— Вы должны организовать работу своих бригад. Григорий, ты отвечаешь за рытье подкопа; Кетсвана и Менда, на вас лежит обеспечение безопасности; Алексей, ты будешь заниматься сбором информации о том, что происходит за стеной лагеря. Лин, твое участие в операции начнется тогда, когда мы закончим наш подземный ход. Сделай так, чтобы в складе был освобожден от товара ближайший к фабрике участок пола и чтобы у нас было достаточно продовольствия для четырехсот человек на неделю. Кетсвана, когда на расстоянии ста шагов от подкопа окажется бантаг или кто-то, не посвященный в наш заговор, ты должен будешь тут же об этом знать. Мы будем внимательно следить за всеми, кому не можем полностью доверять. Алексей, не забудь про график движения поездов. Нам надо будет завербовать телеграфиста и диспетчеров.
Глаза его друзей загорелись от радости, словно они были школьниками, которым старый суровый директор вдруг объявил об отмене уроков.
— Что касается оружия, то поначалу нам придется обойтись кирками, лопатами и ножами, которые мы в решающий момент возьмем на кухне.
Он глубоко вздохнул.
— С этой самой секунды мы все должны считать себя мертвецами. Даже если у нас выгорит затея с подкопом, шансов на то, что мы сможем выбраться и захватить поезд, немного. Потом нам предстоит проехать несколько сотен миль по железной дороге, и тут все тоже будет против нас. Если бантагам удастся передать вперед весть о нашем побеге, мы покойники. В конце железнодорожной линии мы должны будем овладеть кораблем, причем нам даже неизвестно, будет ли в Сиане вообще какое-нибудь судно к тому моменту, когда мы там окажемся. Мы ничего не знаем о численности местного гарнизона, защитных укреплениях и обходных путях. Что будет после того, как корабль окажется в наших руках? Даже если мы выйдем в открытое море, до территории Республики не меньше пятисот миль. Нам надо будет по возможности привлечь к участию в побеге людей, имеющих опыт вождения кораблей, тех, кто когда-либо работал в железнодорожных бригадах или ездил на поезде в ту сторону, а в первую очередь тех, кто раньше жил или работал в Сиане.
Он повернулся к Кетсване.
— Против террора нам придется применить террор. Тот, кому мы расскажем о нашем плане, не сможет отказаться или передумать. Он поймет, что в случае отказа после нашего побега его неминуемо ждет смерть. В такой ситуации он, очевидно, решит нас предать.
Ганс сделал паузу.
— Поэтому тот, кто не захочет работать с нами, должен быть убит. Это понятно?
Кетсвана медленно кивнул, соглашаясь со словами Ганса.
— Все, кого мы завербуем, должны понять,
— Я уже сделал это, — криво улыбнулся Кетсвана.
Ганс окинул взглядом огромного зулуса и его жену.
В глазах Кетсваны читалась такая холодная решимость, что даже Гансу стало не по себе. Он понял, что в случае угрозы кому-нибудь из них Кетсвана убьет врага не задумываясь.
— Вы готовы приступить к рытью уже завтра?
— Сразу же, как только начнем загружать плавильню, — отозвался Григорий.
— Тогда с Богом. Все, уходим отсюда. Мы и так торчим здесь слишком долго.
Ганс уже и забыл, когда в последний раз видел вокруг себя столько счастливых лиц. Один за другим заговорщики выходили из его комнаты, пока Ганс наконец не остался наедине с Тамирой.
— Ты в самом деле думаешь, что у нас все получится? — спросила она.
— Конечно, — солгал он.
И как всегда, у Ганса было такое чувство, что жена видит его насквозь.
Сидя за своим рабочим столом, Эндрю услышал, как внизу открылась дверь.
— Господин президент! — донесся до него голос Кэтлин. — Какая приятная неожиданность! Заходите, заходите.
Эндрю отложил в сторону карандаш и потер переносицу.
— Эндрю, у нас гости.
Он бросил последний взгляд на груду бумаг, высившуюся перед ним, и поднялся из-за стола. Беседа с Калином не сулила Эндрю ничего хорошего, и сейчас даже осточертевшая бумажная работа казалась ему не лишенной некоторой прелести.
В его кабинете находилась целая коллекция памятных вещей, гордо выставленных Кэтлин на обозрение посетителям. Он хотела также повесить там картину самого известного русского художника Рублева, изображавшую Эндрю в окружении своих соратников в момент битвы при Испании, однако Кин настоял на том, чтобы кабинет украшало только небольшое полотно с изображением его семьи: Кэтлин и Эндрю, их сыновей Авраама и Ганса и их дочки Мэдисон. В углу находился продырявленный пулями флаг, а в витрине, располагавшейся у стены напротив его стола, лежали несколько книг по военному делу и последнее творение издательского дома Гейтса «История Тридцать пятого Мэнского полка и Сорок четвертой Нью-Йоркской батареи». На стене рядом с рабочим местом Эндрю висели в рамочке Почетная медаль Конгресса и подписанный Линкольном приказ о присвоении ему звания полковника.
Линкольн. Мысли Эндрю часто обращались к нему. Где он теперь, что делает? Возможно, он вернулся к адвокатской практике в Спрингфилде, а может, как ни страшно об этом подумать, его уже нет в живых? Эндрю вспомнил о Калине, ждущем его внизу. Он считал Линкольна образцом того, как должен выглядеть президент, и в результате невысокий толстяк везде появлялся в длинном черном суконном сюртуке и в цилиндре. Он даже отрастил себе линкольновскую бородку и, на взгляд Эндрю, имел довольно комичный вид, хотя и очень трогательный.
— Эндрю?
— Да иду я, иду.
Он стряхнул пару несуществующих пылинок со своего жилета и на секунду задумался, не стоит ли ему надеть мундир. Пожалуй, нет, это был неофициальный визит, и у себя дома Эндрю не нужно было соблюдать все формальности. Подойдя к лестнице, он заглянул в комнату мальчиков. Они сладко спали, и лицо Эндрю озарилось улыбкой. Слава Богу, они родились уже в мирное время. Война оставила свой след даже на Мэдди, которой было всего два года, когда они одержали решающую победу. Возможно, девочка каким-то образом ощущала всеобщий страх, сгустившийся вокруг нее, поэтому даже сейчас она иногда просыпалась среди ночи, крича, что «злые мерки пришли, чтобы съесть ее». Эндрю задержался у ее двери, услышал мерное дыхание спящей дочки и со спокойным сердцем спустился вниз. Войдя в гостиную, Эндрю увидел Калина, который, стоя к нему спиной, разглядывал ту самую картину Рублева, которую Эндрю запретил вешать у себя в кабинете. Кэтлин распорядилась, чтобы полотно повесили над камином.