Боевой режим
Шрифт:
С высоты обходного мостика норвежский берег виден как на ладони. Мыс Нордкап уже почти скрылся за кормой. Пройдет немного времени, и вся корабельная авианесущая группа повернёт на юго-восток, пройдет у берегов полуострова Рыбачий, а потом довернёт на юг, к входу в Кольский залив.
На траверзе авианосца, по левому борту, идет сторожевой корабль ВМС Норвегии «Ксения», сопровождая нас у своих берегов. Он небольшой. По сравнению с громадой «Адмирала Кузнецова» или «Петра Великого» сторожевик кажется маленьким, почти игрушечным. Скорее всего, он будет идти рядом с нами до полуострова Рыбачий — уже нашей, российской земли.
От высыпавших на обходной мостик с мобильными телефонами членов экипажа и представителей
Звонивших было настолько много, что Telenor — местный оператор мобильной связи некоторым даже прислал сообщение на английском языке: «Теленор приветствует вас, поздравляет с возвращением и желает счастливого плавания к родным берегам». Такое послание получил и я. Приятно.
На полетной палубе, особенно на технических позициях парковой зоны, где зашвартованы поднятые с ангара самолёты и вертолёты, тоже стоит оживление. Механики и техники готовят к перелёту авиатехнику. Что-то проверяют, укладывают в вертолёты какое-то имущество. Для некоторых из них боевая служба тоже завершится уже сегодня, после перелёта на родной аэродром.
Особо нетерпеливые теребят старшего инженера: «Ну что там? Перелёт ещё не отбили?» Устав отвечать на изрядно поднадоевшие однообразные вопросы, старший инженер решил укрыться на КДП.
Командно-диспетчерский пункт, авиационное сердце корабля, встретил меня подозрительной тишиной. Весь расчет сидел на своих рабочих местах, только майор Березин — начальник метеослужбы истребительного полка общался по телефону с кем-то из береговых синоптиков. Их на аэродромах называют «шаманами»: поколдуют, поколдуют над своими картами, диаграммами, таблицами и выдают прогноз погоды. В Заполярье это неблагодарное занятие. Погода меняется стремительно, по несколько раз на дню. Наобещает «шаман» хорошей погоды, а на самом деле получается, что, чуть ли не камни с неба на голову падают. Игорь Березин — самый опытный из оставшихся на службе в авиации Северного флота метеоролог. Трудно найти аэродром на Кольском полуострове, где бы ни служили его ученики. Вот и «колдует» метеобратия, сверяя свои расчеты с принятой спутниковой информацией и прогнозами, полученными по Оффенбаху, рассматривая аэрологические диаграммы и карты погоды, составленные синоптиками авианосца.
Последние сомнения отброшены — погода позволяет совершить сегодня перебазирование полков.
Чтобы никому не мешать и не отвлекать, предупредив «зама по авиации» и своего напарника, я вышел на вдруг опустевший обходной мостик. Все «посторонние и праздно шатающиеся с мобильниками личности», по определению старпома, ушли заниматься «выполнением своих непосредственных обязанностей».
Несмотря на то, что мы находились в Баренцевом море, и на дворе стояла вторая половина октября, было по-летнему тепло. В своём лётном комбинезоне, с прикрепленными на правой стороне груди эмблемой авианосца и вышитым на черном сукне названием моей должности на левой, я чувствовал себя довольно уютно. Усевшись на заботливо «забытую» кем-то из матросов или контрактников баночку (складной табурет), я, словно с балкона драматического театра, стал наблюдать за происходящим вокруг.
Корабельная авианесущая группа до минимума сократила интервалы и дистанции.
Впереди всех, важно вздёрнув к самим небесам свой нос-трамплин, со скоростью шестнадцать узлов шел авианосец «Адмирал Кузнецов». На траверзе, по левому борту от нас шел тяжелый атомный ракетный крейсер «Петр Великий», прозванный НАТОвскими стратегами из-за возможностей его вооружения «истребителем авианосцев». Красивый корабль с изящным силуэтом, нечего сказать, да и условия службы на нём гораздо лучше, чем у нас. По правому борту в кильватерном строю шли ракетный крейсер «Маршал Устинов» и эскадренный миноносец с крейсерским названием «Адмирал Ушаков», бывший когда-то «Бесстрашным».
На борту эсминца был командир дивизии контр-адмирал Турилин. К Александру Васильевичу я отношусь с искренним уважением. Когда я впервые (Боже мой, а ведь уже целых десять лет прошло с того момента!) ступил на палубу «Адмирала Кузнецова», именно он был первым военно-морским офицером, с кем я познакомился. Трудновато мне тогда приходилось….
Перевод и мой переезд на Северный флот вместе с семьёй отнял у нас много нервов и здоровья. После Афгана, как и у многих моих братьев по службе «за речкой», мой опыт и знания в «эпоху демократических преобразований и повальных сокращений в вооруженных силах» оказались никому не нужными.
С возрастом я понял некоторые банальные истины: конкурентов никто не любит и не всякий начальник потерпит, чтобы его подчиненный хоть в чем-то превосходил его. Вот пришлось и мне после исполнения обязанностей заместителя командира мотострелковой дивизии по авиации стать… руководителем зоны посадки в аэродромном центре руководства полётов в том же гарнизоне, где и начиналась моя служба на Балтике.
В новой должности освоился довольно быстро. Не прошло и двух месяцев, и я уже спокойно руководил на полковых полётах. Потом судьба свела меня с новым командиром полка — полковником Ковалёвым.
Михаил Васильевич своеобразно оценил мой творческий подход к работе в системах управления воздушным движением и боевого управления. Порой доходило до того, что на воздушной разведке погоды, когда проверяются и оцениваются не только метеорологические условия полётов, работоспособность всех систем аэродромного и радиотехнического обеспечения полетов, но и, если позволяет погода, то и действия группы руководства полетов в особых случаях. Если её проводил он, а я был за пультом руководителя зоны посадки или руководителя ближней зоны, Михаил Васильевич давал такие вводные, что мне приходилось очень туго. Потом это негласное соревнование вошло уже в привычку, и часть летного состава старалась побыстрей закончить все дела и спешили собраться в классе предполётных указаний, чтобы послушать, как я буду выкручиваться. Полковник Ковалев очень часто руководил полётами. Иногда во время перерывов между залётами он устраивал со мной свой «разбор полетов», а если точнее, то разбор моих действий по вводным во время проведения воздушной разведки погоды. На этих «разборах» любил присутствовать старший инженер полка — наш главный судья при возникновении спорных моментов и всяческих уточнений. Командир позволял мне отстаивать свою точку зрения, но крайнее слово было всегда за ним.
Приблизительно через год нашей совместной работы, как-то, уже в неслужебной обстановке, Михаил Васильевич рассказал мне, как он на фронтовом бомбардировщике Су-24 летал с территории Союза «для работы» в Афганистан. Потом просил описать тот или иной район боевых действий, каким видел его я, когда был «за речкой». Меня удивляло, как жадно он ловил каждое моё слово, особенно при оценке деятельности лётного состава на различных типах самолётов.
Я благодарен ему за то, что он никогда не настаивал на моём поступлении в Военно-воздушную академию имени Ю. Гагарина. Он знал, что Афганистан изрядно подорвал моё здоровье, и прекрасно знал, скольких трудов и нервов стоило мне ежегодное прохождение врачебно-лётной комиссии, как знал и то, что с выматывающей периодичностью у меня возникают приступы дикого озноба, бывают проблемы с речью и страшные головные боли — последствия перенесенной тяжелой контузии. Неизвестно чем бы закончилось это противостояние этих недугов с моим организмом, если бы Михаил Васильевич не помог негласно пройти курс лечения в неврологическом отделении Таллиннского военного госпиталя у очень хороших специалистов. Провалялся я тогда полтора месяца, но это стоило того — после лечения приступы прекратились, и всё реже и реже стали донимать головные боли, а проблемы с речью стали настолько редкими, что я о них стал забывать….