Боевой Топор [Искупление Путника]
Шрифт:
— Он видел меня в обществе блюстителей предсказания.
Аксис опешил.
— В обществе Веремунда и Огдена? Как это может быть? Они неотлучно были со мной.
— Блюстители предсказания не только Огден и Веремунд. Если ты только помнишь, у леса Безмолвной Женщины тебе попался на глаза свинопас. Его зовут Джек. Он тоже блюститель пророчества. И не только он, а и белая кошка, которая к тебе часто ластилась. Она — компаньонка Джека и провалилась вместе с нами с расщелину. А в подземелье
— Верно, не Тимозел, а блюстители предсказания вывели тебя на поверхность после землетрясения? — предположил Аксис.
— И помогли мне добраться до Горкентауна, — добавила Фарадей, предусмотрительно умолчав о том, что вышла замуж за Борнхелда по настоянию Ир и Джека. Впрочем, она не могла поступить иначе. Главное — не допустить гибели Аксиса.
— Пророчество о пришествии Разрушителя опутало и тебя, и меня с головы до пят, — мрачно заметил Аксис. — Без блюстителей предсказания нам уже не ступить и шагу.
— Не они ли надоумили тебя прийти в монастырь?
— Нет, я пришел сюда по собственной воле. Хочу заглянуть в прошлое. Может, у меня и получится. Дело в том, что в этой комнате я родился. Отойдем в угол. И что бы ни случилось, молчи.
Когда Аксис и Фарадей отошли в дальний от двери угол, Аксис тихо сказал:
— Помни: ни звука. А я сейчас спою икарийскую песню. Надеюсь, она поможет увидеть прошлое, — и Аксис запел, запел ту самую песню, которую напевал на дозорной башне в Сигхолте.
В комнате неожиданно потемнело. Углы комнаты затянул мрак. Повеяло холодом.
Но вот так же внезапно зажглись две свечи: одна на каминной полке, другая — на столике у кровати.
Фарадей вздрогнула. В колеблющемся свете свечей она увидела женщину, лежавшую на кровати. Женщина лежала, разметав волосы по подушке, согнув и разведя ноги в коленях и вцепившись руками в края матраса. Ее ночная рубашка была собрана у груди, оголяя живот и ноги. Но вот раздался крик, другой, третий. Лицо женщины исказила страдальческая гримаса. Над страдалицей склонились две женщины, обе в черном и обе в длинных холщовых фартуках.
Фарадей перевела взгляд на Аксиса. Он уже не пел, а лишь напевал, закрыв рот, ту же мелодию. Аксис не отозвался, но Фарадей и без него поняла, что женщина на кровати — Ривка, а рядом с ней повивальные бабки. Ривка рожала, Ривка рожала Аксиса!
А вот и новая неожиданность: в комнату вошел дородный мужчина с бледным продолговатым лицом, обрамленным седеющей бородой.
— Милорд герцог! — разом сказали повивальные бабки, отступив от кровати.
— Ну как, эта блудница родила? — отрывисто спросил герцог.
Повитухи недоуменно переглянулись. С какой стати Сиэрлас оскорбляет свою жену?
—
— Пока не родила, — робко ответила повивальная бабка, которая выглядела постарше. — Очень трудные роды. Плод принял неверное положение. Мы пытались его развернуть, но пока безуспешно, а герцогиня теряет силы.
— Хороша герцогиня! — прогремел бас. — Нагуляла ребенка на стороне. Какова благодарность за внимание и заботу!
— Ты всегда любил только себя, — внезапно подала голос Ривка, — а меня унижал, ни во что не ставил. Твоя забота у меня что кость в горле.
— Так и подавись этой костью! Ты думаешь, о тебе кто-то вспомнит, оплачет твою кончину? Может быть, твой любовник? Да он уже забыл о тебе.
— Ты ошибаешься: мой избранник любит меня. И я готова десять раз умереть за один час, проведенный в его объятиях.
— Шлюха! — лицо Сиэрласа перекосилось от гнева. Он склонился над Ривкой и сорвал с ее пальца кольцо с рубином.
Фарадей вытаращила глаза. То самое кольцо, которое ей подарил Борнхелд. Она посмотрела на руку — кольцо на месте.
Герцог перевел взгляд на застывших в изумлении повитух.
— Я не стану стенать, если эта потаскуха умрет вместе со своим чадом, так что можете не усердствовать, — выпалив эту фразу, Сиэрлас резко повернулся на каблуке и быстро вышел из комнаты, хлопнув за собой дверью.
Повивальные бабки снова переглянулись, а затем та, что говорила с герцогом Сиэрласом, присела на край кровати и, взяв Ривку за руку, мягко произнесла:
— Миледи, мы можем спасти тебя, пожертвовав жизнью ребенка.
Ривка вскрикнула, приподнялась и свободной рукой вцепилась женщине в волосы.
— Если вы убьете ребенка, я поднимусь из могилы и стану являться к тебе и к твоей подручной до конца ваших дней. Спасайте ребенка, а обо мне не заботьтесь. Ты поняла?
Повитуха кивнула.
— Попробуйте еще раз развернуть его, — сказала Ривка и откинулась на подушку.
Повитуха встала на колени перед кроватью и тяжко вздохнула. Через мгновение комната огласилась громкими криками, исторгнутыми, казалось, невыносимой болью.
Фарадей отвернулась, прижалась к Аксису и тут же ощутила, что он дрожит. Она подняла глаза. По его щекам текли крупные слезы.
Но вот повитуха поднялась на ноги. Ее правая рука была по локоть в крови. Вытерев полотенцем руку, она хрипло произнесла:
— Слава Артору, ребенок развернулся как надо, — затем, взяв свежее полотенце, она вытерла Ривке лоб и, смотря ей прямо в глаза, сказала размеренно: — Миледи, ребенок развернулся как надо. Только не знаю, жив ли. Теперь дело за тобой. Ты слышишь меня?