Бог бабочек
Шрифт:
Не показываю, что мне не нравится, когда меня так называют. Занудное клише, утомившее ещё в детстве.
– Да ничего особенного, просто много ботаню. И люблю олимпиады. – (Впервые искренне улыбаюсь тебе). – И в твоих речах не вижу ничего дегенеративного.
– Ну, так и… Как это было хоть? Чувство триумфа? Слава в родной школе? – встряхиваешь головой. – Извини, если я навязчиво себя веду. Просто, кажется, впервые сталкиваюсь с человеком, который до такого уровня добрался. То есть здесь-то это, наверное, норма, но у нас в Леште про тебя бы сняли спецвыпуск новостей!
Все
– Не знаю насчёт триумфа. Было приятно и сложно. Но вообще… ничего невыполнимого.
– А в чём твой секрет? Я поизображаю репортёра по такому случаю, можно?
Достаёшь воображаемый блокнот и ручку; движения твоих рук так убедительны, что я почти слышу в воздухе шелест невидимых страниц. Наденька окончательно очарована. Это всё – просто смешной блеф? Ты – ещё один из испытанных остряков Блока или?.. Я всё ещё не вижу в тебе ничего исключительного, но почему-то волнуюсь; начинает гореть лицо.
– Итак… Юля, правильно?
– Да.
– Как ты этого добилась? Что нужно, чтобы стать олимпиадником такого класса и… вообще? – ухмыляешься. – Начал по-местному, закончил по-лештински. Так?..
Пожимаю плечами.
– У меня уже не раз такое спрашивали. Не знаю, на самом деле. Много трудиться, больше читать. Искренне любить то, что ты делаешь. Могу ответить только банальностями.
– Ну, не такие уж это банальности, Юль, – замечает Маша, отчего-то нахмурившись. – Сказать легко, но делать это в такой полноте, как ты, далеко не все могут. И доля таланта, думаю, тоже важна.
– Это да, – кивает Лера. – Светлана Васильевна мне всегда говорит, что человек, у которого есть способности к языку, всё равно выучит его быстрее и качественнее, чем человек без способностей. Даже если второй будет трудиться гораздо больше.
– Это очень интересный вопрос! – восклицаешь, позабыв о невидимом блокноте. Поворачиваешься к Лере, совершенно поглощённый её репликой и лицом, и легко отвлекаешься от меня. Почему-то чувствую укол грусти. – Про способности и труд… Примерно то же самое могу сказать в связи с программированием. Сфера, вроде бы, более узкая и специфическая, чем языки и литература, но в итоге иногда оказывается, что приобретённые навыки дают меньше, чем… какие-то свойства мозга. Врождённые. По сути, парадокс.
– Не такой уж парадокс, – снова не выдерживаю. Я испытываю что-то вроде азарта; ты не похож на моих одноклассников, спорить с которыми не более увлекательно, чем с кактусом или табуреткой. – В программировании много творческого, разве нет? Оно в чём-то родственно изучению иностранных языков.
Быстро киваешь, даже чуть приподнявшись от наплыва эмоций. Свет из окна падает как-то иначе, и теперь я вижу, что глаза у тебя правда зелёные – может быть, есть примесь серого или карего, но по общему впечатлению они совершенно
Я отворачиваюсь, делая вид, что стряхиваю соринку с одеяла.
Смятение. Ты скорее не нравишься мне, чем нравишься, но меня поглощает смятение – разумно-неразумное, как у задумчивых героинь в романах Джейн Остин.
Но ты явно не тянешь на мистера Дарси. Или на Дориана Грея. Или на Гамлета – и многих других, кто навечно врос в мою душу и никогда не существовал.
Ты, в отличие от них, существуешь. Очевидно, броско, почти нагло – как солнце, от которого нигде не спрятаться в жаркий день.
Но в комнате по-прежнему холодно.
– Вот именно! Как с языка сняла. Когда я кому-нибудь говорю, что изучать программирование – по сути, то же самое, что учиться формулировать свои мысли на иностранных языках, на меня часто смотрят, как на идиота. Обычно это, конечно, лештинские гопники – перед кем мне ещё такое вещать… Но тем не менее.
– Очень похоже, – соглашается Лера, хихикнув на словах о гопниках. – Тебе нужно передавать смыслы через другой язык… Другую систему знаков. По сути, тексты писать. Поэтому для программирования мало одного труда, и способности не помешают.
– Но на одних способностях тоже далеко не уедешь. Всё-таки, думаю, дело в сочетании того и другого, – заключаю я.
Я привыкла выигрывать в подобных спорах – да и предмет довольно-таки прост. Как человек, в двенадцать лет прочитавший «Братьев Карамазовых», в семнадцать я предпочитаю экзистенциальные вопросы.
Впрочем, страдаю из-за лишнего веса и безответной влюблённости в одноклассника-баскетболиста, как обычные семнадцатилетние девушки из плоти и крови.
– Труда и таланта? – (Ты приподнимаешь бровь). – А что по поводу любви к тому, чем занимаешься? Ты же так сказала? Я хотел уточнить, но отвлёкся.
Приятно-тёплая волна поднимается в груди: мне льстит, что ты это запомнил. Какое примитивное чувство. Поспешно душу его.
– Да, конечно. Без этого и трудиться регулярно не получится, и талант не проявит себя.
– А ты любишь то, чем занимаешься? Учёбу?
Смотрю на тебя пару секунд. Ты к чему-то ведёшь – я не понимаю, к чему. Взгляды Леры, Маши и Наденьки прикованы к нам, точно к гладиаторам на арене.
– Учёбу – не знаю. Я люблю литературу. Люблю книги. Поэтому, когда я анализирую тексты, мне интересно. То же самое – с языками и историей. Я люблю это.
Вдумчиво наклоняешь голову набок.
– Ну, я вот тоже давно люблю программирование, но точно знаю, что высокое место здесь не возьму. И у многих других – так же. Привёл бы в пример кучу своих друзей, но ты с ними не знакома. Так часто бывает: есть и интерес, и упорство, и практика регулярная – а в итоге… Ничего. Никакой награды в виде, допустим, денег или престижа. Выходит, талант – всё же определяющий фактор и…
Тебя перебивает громкий «ах» Леры: она смотрит на экран телефона.