Бог Боли
Шрифт:
Поэтому то, что он потерял самообладание в конце боя, должно было выглядеть как некое кощунство.
Его хватка на моем запястье запрещает мне даже думать о борьбе. Все, что я могу делать, это идти в ногу — или пытаться. Когда я снимаю солнцезащитные очки, чтобы лучше видеть, они падают на землю, но он не дает мне их поднять.
Мы идем дальше и дальше, мелькая мимо студентов и местных жителей, а потом спускаемся на пустые улицы и проходим мимо закрытых магазинов. Я пытаюсь говорить успокаивающим тоном, сказать
Он — зверь, у которого единственная цель — сбить меня с ног.
Ночной воздух проникает в мои кости, и я благодарна, что надела толстовку: она не только согревает меня, но и обеспечивает столь необходимую мне анонимность.
— Я не против того, что меня похитили и все такое, но не мог бы ты идти помедленнее? — я пытаюсь шутить. — Невозможно идти в таком темпе.
Он смотрит на меня через плечо, глаза темные, напряжение пульсирует в его теле.
— Заткнись.
Мои слова замирают в горле. Наверное, это значит, что он злится. Нет, возможно, это нечто большее.
Но почему эти разрушительные эмоции направлены на меня? Я же не сделала ничего плохого.
Чтобы не усугубить свое положение, я прикусываю язык и позволяю ему тащить меня Бог знает куда.
Спустя, казалось бы, вечность, мы приходим на пляж. Люди обычно идут туда, где есть песок, чтобы насладиться водой и видом.
Но только не Крейтон.
Он ведет меня к скале, острые части которой похожи на клыки диких животных.
Я изо всех сил пытаюсь освободиться.
— Нет, нет. Я туда не пойду.
Он тянет меня за руку, но я не двигаюсь.
— Я сказала, что не пойду туда. Странные твари живут на этих камнях, поджидая свою следующую жертву. Кто знает, какое животное может наброситься на меня в темноте?
— Единственное животное, о котором тебе стоит беспокоиться, это я.
Мои губы разошлись, и он воспользовался моментом моего недоумения, чтобы потянуть меня за запястье, увлекая за собой на вершину огромной скалы.
Я внимательно наблюдаю за окружающей обстановкой. Вокруг темно, небо затянуто облаками, и только далекий уличный фонарь освещает ночь.
Волны разбиваются о берег со свирепостью, от которой по моему позвоночнику пробегает дрожь.
Крейтон бросает меня вперед так, что я стою спиной к воде, а он возвышается надо мной.
В темноте он кажется чудовищным, вырезанным из ночи и созданным специально для того, чтобы наказывать.
Он — опасное насилие в красивой маске. Сухая кровь прилипла к линии волос, уголок губы порезан, а синяк украшает скулу.
Я все еще изучаю его, когда он одним движением прижимается ко мне, его голодный взгляд раздевает меня догола, а его интенсивность пульсирует с каждым глотком кислорода.
Моя нога соскальзывает, и я вскрикиваю, хватаясь за его напряженную руку.
— О чем, черт возьми, ты думаешь?
—
— Меня?
Он ничего не говорит, продолжая смотреть на меня, вероятно, прикидывая, как он положит меня к себе на колени и отшлепает.
Я дрожу от этой мысли, но игнорирую пульсацию между ног.
— Если ты не скажешь мне, что, по-твоему, я сделала не так, я не смогу это понять. Как бы мне ни хотелось читать мысли, у меня, к сожалению, нет такой суперспособности.
— Один.
— Да ладно. Ты сейчас просто злобный и несправедливый.
— Два.
— Крейтон! — гнев бурлит в моих венах, но я знаю, что если буду продолжать руководствоваться этой эмоцией, то только зарою себя в яму.
Особенно с учетом того, что он смотрит на меня так, словно находится на точке взрыва.
Поэтому я сглаживаю свой тон, делаю шаг ближе к нему, мой голос смягчается.
— Ты можешь, пожалуйста, сказать мне, что происходит?
— Держись подальше от Илая.
Мои брови сгибаются.
— Разве он не твой брат?
— Это не значит, что ты можешь быть с ним близка.
— Почему нет?
— Перестань задавать вопросы и делай, что тебе говорят.
Это один из тех случаев, когда я обычно выстреливаю едва продуманным ответом и навлекаю на себя неприятности. Но я заставляю себя сохранять спокойствие. За несколько недель, проведенных в компании Крейтона, я поняла, что он не испытывает человеческих эмоций, как все мы.
Он не бездушен, как, скажем, Киллиан, Николай или даже Джереми. Дело не в том, что ему все равно. Он просто выбирает не делать этого. Это сознательное решение, которое он принял давным-давно.
Это значит, что у него есть чувства, недостатки и секреты, которые я пытаюсь разгадать.
И чтобы сделать это, я не могу руководствоваться эмоциями. Он не только плохо на них реагирует, но и чем больше я обостряю, тем глубже он уходит в свой садистский разум.
Поэтому единственный способ разрушить его крепкие стены — это с готовностью открыть свои собственные и показать ему уязвимую часть меня.
— Ты ведь знаешь, что я на твоей стороне?
Его хватка смягчается на моем запястье.
— Правда?
— Конечно. Я твой фанат номер один и в настоящее время саботирую всех остальных фанатов, а именно Гарри, чтобы они перестали жаждать тебя. Я подкуплю его роскошными средствами по уходу за кожей и дам тебе знать, как это работает.
Его губы подергиваются, и это самое близкое к улыбке, что он предлагает, поэтому я выхватываю ее, запираю в уголке своего сердца с его именем на нем, и прижимаюсь еще ближе.
— Дело в том, что, поскольку я на твоей стороне, мне нужно, чтобы ты доверял мне, верил в меня и рассказывал мне разные вещи. Я клянусь могилой Чайковского, что сохраню это в тайне.