Бог Гнева
Шрифт:
— Скажи мне, Сесилия. Ты хочешь, чтобы я трахал ее, пока она не начнет выкрикивать мое имя?
Мои губы дрожат, и я сжимаю их, прежде чем сказать.
— Если ты это сделаешь, я пересплю с кем-нибудь другим.
Скорее всего, я бы не стала, потому что мысль о сексе с кем-то, кроме Джереми, все еще пугает меня до смерти. Но я не позволю ему получить удовольствие от того, что он раскрошит меня на кусочки.
Его выражение лица становится пустым, слишком пустым, когда он скользит рукой по моей груди и спокойно обхватывает мое
— И кто же этот кто-то, а? Парень, который будет целовать твое тело, ласкать тебя и заниматься с тобой любовью? Это не то, чего ты хочешь, Сесилия. Далеко не это. Ты любишь, когда тебя преследуют и унижают. Тебе нравится, когда тебя трахают до беспамятства, пока ты не потеряешь контроль. Тебе нравится быть моей маленькой грязной шлюхой.
А потом он душит меня, вбиваясь в меня все сильнее. Он трахает меня так, будто ему принадлежит каждый дюйм, будто он не может пропустить ни одной части, ни одного уголка.
Чем больше он забирает мой воздух, тем сильнее я сжимаюсь вокруг него, душа его член, пока он стонет.
Ему нравится, что я настолько беспомощна, настолько податлива, настолько подстроена под его безжалостный ритм, что я стону от этого.
Что умоляю о большем.
В мгновение ока он превратил меня в мазохистку для своего насилия. Я так привыкла к нему, что научилась жаждать его дикости.
Мое ядро сжимается в кратких интервалах, и когда он снова попадает в мою скрытую точку, я задыхаюсь от нехватки воздуха и кончаю так сильно, что мне кажется, что могу потерять сознание.
Но не делаю этого.
Я остаюсь там, прижатая к стене, пока его член входит в меня, жестко, быстро и неумолимо. Джереми не из тех, кто кончает быстро. Он растягивает удовольствие, ему нужно перестроить мои внутренности, прежде чем он даже подумает о том, чтобы кончить.
Он продолжает и продолжает, пока я не начинаю думать, что он никогда не кончит. Именно тогда, когда я верю, что он наконец-то кончит, он меняет нашу позицию. Он трахает меня, прижав к дивану, с поднятой вверх задницей, затем на четвереньках на полу, его пальцы наматывают мои волосы. Потом на спине, возвышаясь надо мной, как бог-тиран.
Которому нужны кровавые жертвы.
Потому что именно это он и делает. Он наклоняется, берет одну из моих грудей и прикусывает мягкую плоть так сильно, что она жжется.
Кровь покрывает его губы, когда он поднимает голову и рычит:
— Скажи мое имя.
Я сжимаю губы.
— Сесилия, скажи мое гребаное имя.
Слеза скатывается по моей щеке, и я отворачиваю голову в сторону, отказываясь дать ему то, чего он требует.
— Я сказал. Скажи мое имя. — Джереми снова кусает меня, и я кричу от боли, но не произношу его имя.
Он трахает меня еще безжалостнее, чем раньше, вбиваясь в меня до тех пор, пока я не соскальзываю по полу. Он трахает меня так, словно ему нужно, чтобы я чувствовала каждый дикий толчок.
Он трахает меня так, словно он на краю, и я могу либо спасти,
Это сыро и опасно. Беззаконно и первобытно.
Интенсивно и карающе.
Затем, наконец, я чувствую, как его семя покрывает мои внутренности в длинной струе.
Я хриплю, все еще пытаясь взять себя в руки, когда Джереми выходит из меня, использует несколько салфеток, чтобы вытереть мои бедра, а затем за руку поднимает меня на мои неустойчивые ноги.
Я отстраняюсь от него и разглаживаю платье, морщась, когда закрываю след от укуса. Тем не менее, я отказываюсь издать хоть звук и использую все свое достоинство, чтобы сохранить спокойствие. Он превратил меня в свою шлюху, но это только во время секса.
Если он думает, что я стану его игрушкой в реальной жизни, то у него на уме совсем другое.
Я приглаживаю волосы и тру под глазами, благодаря за водостойкую тушь.
Я не могу понять, почему одно прикосновение других парней превращает меня в кашу, но Джереми способен трахнуть меня, разбить мой мир на кусочки, и при этом я не чувствую угрозы.
Черт, у меня никогда не было приступов паники рядом с ним.
В поле моего зрения попадает крупное тело, и когда я не обращаю на него внимания, он поднимает мой подбородок большим и указательным пальцами, глаза сужены, челюсть сжата.
— Что это, блядь, было?
— Если хочешь, чтобы кто-то произнес твое имя, иди к своей Майе, — я откидываю волосы и выхожу оттуда. Я хочу выскочить вальсом, но мне приходится двигаться как можно медленнее, потому что меня тошнит.
И тут я вспоминаю кое-что очень важное.
Ава.
Глава 26
Джереми
Потребность вогнать что-то в землю окрашивает мое зрение в красный цвет.
Мой кулак сжимается, но я не действую в соответствии с этими желаниями.
Или импульсам.
На самом деле, я расчетлив до мелочей и начинаю действовать только после того, как предвижу все возможные исходы определенной ситуации.
Очевидно, этот принцип не распространяется на разъяренную девушку, которая только что вышла из комнаты.
Я задерживаюсь на несколько минут, не только чтобы изгнать все импульсивные мысли, но и чтобы усыпить свой член.
Неважно, что я был внутри нее не больше десяти минут назад; всегда есть эта первобытная потребность впиться когтями глубоко в ее кожу и никогда не останавливаться.
Но либо я успокоюсь, блядь, либо навсегда похищу ее в свое логово, где никто не сможет ее найти, не говоря уже о том, чтобы увидеть.
Или прикоснуться к ней.
Образ тех двух ублюдков, положивших свои руки на нее, вызывает новую волну ярости — определенно не тот образ, который должен быть в моих тщетных попытках расслабиться.