Бог и человек
Шрифт:
Григорий Нисский думал, что духовная природа без тела утвердилась бы окончательно в добре или зле: будучи чисто духовным и раз согрешив, человек пал бы невозвратно. Животность духовно ослабляет человека и вводит его в грехи и соблазны, но при этом и зло не обнаруживается перед ним в его последней глубине: человек может убедиться в скверне плотской жизни, обратиться к Богу и спастись; самые страдания и смерть не дают ему укрепиться во зле. В [этом своеобразная польза животности, предвиденная Богом… Но, во–первых, сам св. Григорий не считал падения ангелов окончательным; следовательно и человек мог бы спастись и раскаяться и без отрицательного чувственного опыта. Во–вторых, можно, вообще, обратиться к Богу совсем не потому, что нам противна плотская жизнь, но из любви к Богу, как Всесовершенному Существу. Можно любить Бога и не ненавидеть брака, деторождения, питания, роста и т. п. «Плоть», «душевность», «мир сей», когда они понимаются Писанием в отрицательном смысле, не означают плоти, души или мира в их сущности или в целом, но только в меру их извращенности злом — в гордыне, лжи, злобе, слабости, похоти, жадности, разврате… В–третьих, смерть не есть гарантия спасения и возможное
Все страсти, по мнению св. Григория, связаны с «кожаными одеждами», даже такие, как гнев, жадность, робость, дерзость, тщеславие, уныние. Страсти, вообще, неизбежны там, где есть плоть: они необходимы животным для самосохранения. Страсти даны нам Богом: они могут быть полезны человеку, например, страх может сделать нас послушными, робость — осторожными, влечения могут быть обращены к Божественному!.. В будущей жизни страсти исчезнут вместе с плотью, но в этой жизни их можно использовать к лучшему, подчинив плоть разуму и духу; однако, страсти в целом искажают в нас образ Божий. Вожделение может быть обращено к Богу, но Прекрасное может быть еще более совершенно созерцаемо духовно. Вообще, страсти могут быть нужными только на низшей ступени развития… Св. Григорий пользуется двумя разными понятиями страсти, сочетание которых двусмысленно: первое совпадает с не–свободным и не–сознательным влечением или переживанием (и тогда в нем нет ничего плохого); второе — с увлечением, нарушающим душевное равновесие человека и искажающим его природу; во втором смысле страсть есть порок. Эти понятия были заимствованы из греческой философии, в которой они тоже вели ко многим недоразумениям… Хотя Григорий Нисский и отзывается иногда о страстях терпимо, но большей частью он отожествляет их с животными влечениями, тиранами, скверной, суетой и обманом. Если воля наша соучаствует в страстях, мы делаемся «зверями» и образ Божий в нас разрушается. «В сладострастии люди становятся зверями. Грубое и бессмысленное влечение, толкая их к нечистоте, заставляет их забывать о их человеческой природе». Человеческая природа превращается в животную.
Св. Григорий допускает возможность добра и в падшем человечестве, но полное освобождение от зла возможно только благодаря Христу: в Нем «через срастворение с Божеским обожилось человеческое» и «освятился весь состав нашего естества». Христос есть закваска нового бытия для всего человечества. Спасение в частности состоит в том, что человеческая воля во Христе соединяется с Божественной…
«Восприявший все наше, чтобы нам дать взамен Свое, восприял также болезни и смерть, проклятие и грех не для того, чтобы Самому иметь то, что принял, но чтобы отчистить от этого естество человека, уничтожив в непорочном Своем естестве подобные, принадлежащие нам качества». Христос приобщается «трупу», т. е. человечеству, чтобы воскресить его; наша смерть перешла на Христа, а жизнь Его — на нас. Крест Христов означает, что Христос всех соединил в Себе и что Ему все покорено… Христос обманул диавола: диавол не понимал, что умерщвляя Христа, он низводит в ад Бога и тем самым зло разрушается. К тому же, если диавол владел людьми по справедливости, посколько они сами подчинялись ему, то убийство Христа, незаслужившего смерти, было выкупом за человечество, и диавол столь же справедливо потерял власть над людьми.
Спасение возможно только благодаря Христу, но «духовное рождение есть следствие свободного выбора и мы таким образом в известном смысле наши собственные родители, творя нас самих такими, какими мы хотим быть и формируя себя своей волей соответственно образцу, который мы выбираем». В крещении «восстанавливается та первоначальная красота, которую запечатлел в нас при создании Бог, этот величайший Художник». Однако, посколько «добродетель сама себе госпожа, вольная и свободная от всякой необходимости», для спасения недостаточно одного крещения: нодостаточно «родиться свыше» — «родство должно быть оправдано жизнью», как и «вера требует сопутствия сестры своей — доброй жизни». Если человек не изменяется существенно после крещения, «вода (крещения) остается водой, потому что в рождаемом ни мало не оказывается дара Св. Духа, ибо Христос, соединивший Собою человека с Богом, соединяет только то, что достойно соединения с Богом». «Мера и красота души, даруемые благодатью, зависят от нашего желания, ибо насколько мы простираем подвиги благочестивой жизни, настолько же простирается и величие жизни…» Крещаемый должен сложить с себя «кожаные одежды», т. е. плотскую жизнь, и всю земную скверну.
Григорий Нисский различает на пути восхождения к Богу три этапа: удаление от зла, духовное созерцание и соединение с Богом (богоуподобление)… Очищение, как и вся наша духовная жизнь, зависит от Бога через Христа и Св. Духа, ибо Бог есть Начало чистоты; но оно зависит и от нас. Человек должен преодолеть искушения, освободиться от привязанности к миру, сосредоточиться во внутренней жизни и достичь бесстрастия.
«Есть только одно средство против дурных страстей, — пишет св. Григорий, — это чистота, сообщаемая нашим душам тайнами религии. Главное, что содержится в этой тайне, — познание
Св. Григорий настаивает на том, что «тот, кто борется с плохой склонностью, должен останавливать дурные движения с первого их появления. Сразу же разрушая их, мы уничтожаем в самом начале то, что произошло бы от них». Это правило принято во всей духовной литературе. Искушение, остановленное на пороге сознания, исчезает; чем дальше оно проникает в нашу душу, тем труднее его победить. Все грехи и искушения внушаются нам бесами, хотя, разумеется и другие люди и мы сами вводим себя в соблазны. Григорий Нисский думал даже, что у каждого человека есть свой особый бес–искуситель… Объективность зла и соблазнов совсем не исключает их личного характера: в духовном бытии все объективно и все лично. Любое зло выражается в мысли, образах, действиях, но эти мысли и образы должны быть нам кем–то подсказаны, и действия, толкающие нас ко злу, должны быть чьими–то действиями. Мы постоянно находимся не только под напором объективного зла и лжи, но и люди и бесы непрестанно активно побуждают нас ко злу. Бесам делать это еще легче, чем людям, благодаря их незримости, опытности во зле и сорганизованности. Защита против бесов — во Христе, в благодати, во всех святых, в решительном отвержении зла и внутренней чистоте… При каждом из нас есть и ангел–хранитель; говоря об этом, св. Григорий ссылается на предание отцов. По его мнению, помощь ангелов нам перестает быть нужной на высших ступенях близости к Богу.
Если искушение преодолевается бдительностью и твердостью в добре, то освобождение от власти мира достигается главным образом критическим рассмотрением мира. Сам по себе мир не имеет никакой ценности; его можно даже назвать сном или призраком; но он может быть также символом Божественного.
Между отцами широко распространен взгляд, что внешний мир существует для человека и служит для него как бы книгой о Боге и Его Премудрости. Но мир, тем не менее, реален и сам по себе, в меру своего совершенства и именно в качестве реального он может служить нам средой нашей жизни и свидетелем о своем Творце.
«Преимущество Божества — созерцание силы сущего. Поэтому тот, кто имеет в себе Того, Кого он желал, становится тоже созерцателем и исследует природу сущего», т. е. истинный смысл всего познается нами в Боге, ибо в Нем идеальный образ и замысел всего. Григорий Нисский указывает, что недостаточно знать сущность вещей — надо знать и их ценность. «Тот, кто возвысил свой дух и чей взор простирается вдаль, как бы с высокой башни, знает в чем состоит разница между добродетелью и пороком и что различение (суд) между ними должно быть сделано в свете конечных целей сущего, а не в свете нынешней жизни. В самом деле благодаря созерцательному и проникающему взору души он видит как настоящее, что уготовано в надежде добрым, и превзойдя в духе все видимое и проникнув в Божии святилища, он исправляет ошибку суждения тех, которые по низости души вверяют исследования прекрасного органам чувств. Поэтому он восклицает: «что я имею под небом и что я просил у Тебя на земле?» возвеличивая и прославляя этими словами небесное и обесценивая и унижая с насмешливым презрением то, что глаза неразумных так высоко ставят на земле…» Чрезвычайно существенна мысль, что оценка всего может быть дана только в свете конечной его судьбы, которая совершится в конце истории; нельзя судить обо всем только по тому открывку времени, который мы знаем. Абсолютно бесспорна и мысль о том, что все должно быть судимо перед лицом Божественной истины и реальности. Но в презрении к миру мы должны быть осторожны, чтобы не оказаться презирающими и Творца.
Св. Григорий утверждает, что мы ценим мир по невежеству и неопытности. «Все, что прекрасно в глазах чувственности, прекрасно только по видимости, в силу ошибочной оценки, по природе же оно не имеет ни бытия, ни содержания; природа всего этого (прекрасного в материальном мире) текуча и преходяща, и только по ошибке и ложному мнению непросвещенные люди верят, что оно действительно существует… Есть другие блага, в свою очередь прекрасные и действительно существующие и делающие прекрасными тех, кто им причастен…» Прекрасное и в космосе вполне реально, хотя неустойчиво и ограниченно, но справедливо, что источник красоты мира и ее прообраз — «Премудрость Божья, великая Художница всего» (Прем., VII, 21).
Григорий Нисский правильно отмечает, что наше чувственное познание развивается в детстве быстрее духовного; поэтому «дух покоряется чувственности и привыкает подчиняться ее силе, признавая прекрасным или уродливым то, что чувственность усваивает или отбрасывает: по этой причине познание истинных благ нам кажется трудным». Крайне важно понять, что, каков бы ни был предмет нашего познания, чем выше подымается наш разум, тем совершеннее он может все познать. Чувственный и душевный опыт по–своему драгоценны, но мы можем их подлинно осмыслить только в духовном, идеальном созерцании и только в Боге заключены совершенные истины всего.