Бог, которого люблю
Шрифт:
Он принес с собой водку, и прямо в буфете предложил выпить. Завязался разговор. Оказывается, Света была его девчонкой, но теперь как бы разлюбила его, и причиной тому я. Но он не хотел мешать, а вызвал меня просто познакомиться и поговорить.
Через неделю-две она стала избегать встреч. Мною сразу же овладела ревность, чувство, так хорошо знакомое с подростковых лет.
Я решил, она ко мне охладела, и надо во что бы то ни стало выйти из этого мучительного состояния неразделенной любви. Подумав, пришел к выводу: «У меня только два выхода: все бросить и уехать или предложить замужество». Но сделать волевой шаг и жениться я так и не решился. Слишком много доводов было против:
Проработав всего пять месяцев, уволился и уехал из того северного городка. Тогда это казалось мне единственным способом освободить свою душу из плена.
Подтолкнуло уехать как можно скорее ещё и то, что обыграл в карты одного из педагогов училища. В канун Нового года несколько преподавателей, с которыми был особенно близок, зашли ко мне в комнату. Мы выпили немного, кто-то достал карты, и завязалась игра в подкидного. Здесь-то я им и показал самую модную в то время азартную игру.
Некоторое время играл честно. Затем, совершенно не задумываясь о последствиях, решил обыграть их. Улучив момент, вывел в коридор Николая (мы дружили, он тоже работал по распределению и тоже был москвичом) и сразу изложил свой план, которым пользовался не однажды. Чтобы отвести от себя подозрение я сдаю ему хорошие карты, и он играет на все деньги, что у нас есть. Выигрыш пополам. Николай согласился.
Так получилось, что проиграл нам Павел, самый уважаемый из преподавателей. На следующий день его друг пришёл ко мне и попросил вернуть деньги.
– Пойми, – запомнил я его слова, – мы все уважаем Павла, он у нас как справедливый судья. Теперь же он попал в неловкое положение и зарплату в семью не принёс. Николай отдал деньги, верни и ты.
Он не сказал впрямую, но я сразу понял, что они всё узнали о моём плане.
Много раз прощал карточные долги, но тогда подумал: «Всё равно собираюсь уезжать, и потом, кто мне хоть раз в жизни простил долг».
Все они были старше меня, и уже подолгу жили в том городке. Используя свои связи, могли просто заставить вернуть деньги, но они не стали этого делать. Встречаясь со мной, вели себя так, будто ничего не произошло. Вскоре почувствовал себя чужим среди них, не таким как они. Ни говорить, ни улыбаться им, ни смотреть им в глаза, как прежде, уже не мог.
Состояние влюбленности, полная перемена окружения и полугодовой, почти трезвый образ жизни, подействовали неожиданным образом. Еще по дороге домой, в поезде, стало зреть решение, сделать какой-то поворот в жизни. «Не мое совсем это дело – музыка, – думал я. – Для студентов культпросветучилища, может быть, кажется почти фокусом, что кто-то берет ноты и играет с листа то, что они играют на выпускных экзаменах, проучившись по пять-шесть лет. Но ведь этому всему грош цена, если не можешь просто на слух подыграть элементарные мелодии. И как неприятно каждый раз придумывать отговорки, когда тебя об этом просят».
При въезде в Москву, увидев родные пятиэтажки, решил: здесь мое место, в этом городе, я должен все начать заново.
После долгих раздумий я решил, что хорошо бы стать знаменитым футболистом: «Еще не поздно, мне только двадцать и если как следует потренироваться два-три года, то почему бы нет?»
Мечты мечтами, а по советским законам, чтобы не зачислили в «тунеядцы», надо было срочно трудоустраиваться. В музыкальной школе, где когда-то учился, мне предложили неполную ставку – всего сорок рублей в месяц. Стало ясно: моя профессия меня не прокормит. Невольно, в который уже раз, пришла мысль, что одиннадцать лет занятия музыкой – ошибка.
К этому времени все мои друзья как-то определились в жизни. Рязанчик, после окончания десятого
Валентин тоже женился. Прекратил пить, устроился на работу, у него родилась дочка. На свадьбу меня не пригласил, и мы не виделись почти полтора года. Все новости о нём узнавал от Андрея
Сам же Андрей, прослужив год в армии, сумел комиссоваться по болезни, вернулся в Москву, устроился лаборантом в педагогическом институте, считал, что нашёл работу по душе. В одну из его обязанностей входило мытьё мензурок и пробирок. Для этого ему ежедневно выдавали спирт. Ну а пробирки он мыл водой. К тому же он знал многих преподавателей, и во время сессий и вступительных экзаменов использовал свои связи, помогая сдавать экзамены и зачёты тем, кто просил его об этом. Конечно, не безвозмездно.
За те полгода, которые не был в Москве, Женька-художник заметно изменился. Он прекрасно одевался, ездил на такси и часто ходил обедать в рестораны. Когда увиделись первый раз, после моего приезда, он критически осмотрел меня с ног до головы, как осматривают приехавшего из глухой провинции. Предложил пообедать в дорогом ресторане.
Наверно, у него, действительно, был талант. Он рассказал, что работает в различных издательствах, оформляет книги. За каждую обложку получает в среднем по 60–70 рублей.
– Ну и сколько же тебе надо времени, чтобы сделать одну обложку? – поинтересовался я.
– Если в ударе, то день. Но пока найдешь работу, пока утвердят эскиз, проходит почти неделя. В среднем делаю 4–5 обложек в месяц, – ответил он.
Некоторое превосходство, которое, как мне показалось, было у него при первой встрече, быстро улетучилось. Наша дружба была проверена годами: по первому звонку мы могли отложить все свои дела и прогулять деньги, которые у нас имелись.
У Володи за время моего отсутствия никаких серьезных изменений в жизни не произошло. В отличие от нас с Женькой, для него казалось немыслимым потратить последние деньги. «Деньги должны рождать деньги», – учил он меня, как бы заранее зная, что грядет век спекуляции, и накопления понадобятся для оборота.
Поскольку я знал, что он любит поговорить о будущем, то и выложил начистоту мысли попробовать себя в футболе. «Футбол – это хорошо, – мгновенно отреагировал Володя, – Стрельцовым будешь. Вот давай сейчас и рванем в Сокольники, там и обсудим, когда ты к тренировкам приступишь».
Все наши разговоры и прожекты неожиданно привели к тому, что в начале лета он устроился сам и меня устроил… на работу. Мы стали агентами по доставке на дом железнодорожных билетов. Работа была сезонной, только на летнее время, с зарплатой 60 рублей в месяц. Но основной заработок состоял из чаевых. Чтобы иметь больше чаевых, приходилось их выпрашивать, как-то намекать, чтобы тебя отблагодарили. Володьку это не смущало, мой же язык решительно не поворачивался для этого. И под вечер, когда мы выясняли, кто сколько насобирал чаевых, у него всегда выходило в два раза больше.
Работа оказалась нелегкой. Мы начинали в семь утра, и домой приходил иногда лишь в 11 или 12 ночи. Надо было разнести билеты по 50–60 адресам, затем пересчитать деньги и сдать в кассу. Особенно тяжело приходилось в начале. Через день бригадир посылал в новые районы, и много времени уходило на поиски незнакомых улиц и переулков.
После того, как проработал немногим более месяца, отложил около тысячи рублей. И тут меня охватил азарт накопительства, о котором ранее и понятия не имел. Несложные расчеты показывали, что за сезон можно заработать на кооперативную квартиру или машину.