Бог паутины
Шрифт:
— Весело становится у вас в Салтыковке, — кивнул он на прощание участковому.
— Куда уж там… А как с сосенкой быть, Федор Поликарпович? Жалко ведь: метра под полтора вымахала.
— Так посадите ее обратно, и весь сказ. Друидический гороскоп, твою мать!
Свидание с Тростинским состоялось только в конце следующей недели — профессор — «гертруда» (Герой труда) слегка приболел.
Расположились прямо в анатомичке, сохранившей среди окружающего разлада свой образцово-показательный вид: сверкающий кафель, мраморный, с покрытием
— Боюсь, и нынче мне вас нечем порадовать, — Тростинский фыркнул в седые усы, топорщившиеся колючим ежиком. — Но тенденция обозначается бесспорно.
— Один и тот же почерк?
— Кто может знать? Номер сверла тот же — это зерно. Не думаю, что имела место операция с медицинскими целями. Теперь уж точно не думаю.
— Что же тогда? Кто-то прячет следы неудачных экспериментов? Особый магический ритуал? — развел руками Бобышкин.
— Душу на волю выпускали, что ли? Не знаю, что и сказать. Все на самом деле может оказаться значительно проще и в то же время сложнее. Туманная ситуация.
— На чем основывается ваша уверенность в том, что это не имеет отношения к хирургической практике?
— Прежде всего, место проникновения в полость черепа, но и это не главное. Допустим, что в силу каких-то причин понадобилось проделать отверстие именно тут, но какой врач, закончив операцию, оставит открытую рану? Не важно, удалось ему устранить патологию или он убедился в безнадежности радикального излечения. В любом случае, хотя бы кожу, грубо говоря, зашьют.
— А если пациент умер в процессе этой самой операции?
— И надо срочно прятать концы в воду? Таким вот манером? Нет, батенька, тут вам не подпольный аборт. И вообще, никакой практикующий врач, даже самый криминальный гинеколог, не станет действовать подобным образом. Везти куда-то в лес, сжигать, потом рыть могилу — бред какой-то! Существуют иные, менее трудоемкие способы. Неудачный эксперимент, говорите? Но и в этом случае рациональное мышление изберет не столь экстравагантный вариант. Нет, тут что-то совсем-совсем иное. Какая-то сумасшедшинка — аура, экзоплазма… Доктор Калигари, Хичкок.
— Рану, значит, не зашивали?
— Нет. Хотя ткани существенно пострадали от огня, могу с твердой уверенностью констатировать: нет!
— И в первом случае тоже?
— И в первом, — вновь сердито фыркнув, подтвердил Тростинский. — Но там еще есть повод сомневаться. Родничок на какое-то время можно заткнуть простым ватным тампоном, но здесь… Летальный исход почти обеспечен.
— Очевидно, он и был заранее предрешен, исход. Exitus, как нас учили.
— Похоже на то, но ситуация от этого не просветляется.
— Скорее, еще более затемняется. Не знаю, за что ухватиться, хотя бы в мыслях. О следственных действиях и говорить не приходится. Ни единой разумной версии.
— Кроме ритуального жертвоприношения? — поддел Тростинский.
— Вам легко смеяться, профессор, а с меня семь шкур спустят… Нет, вру, — печально улыбнулся Бобышкин, — просто
— Я вас понимаю…
— И чего я маюсь, старый дурак?
— Ну, душенька, у меня на сей почетный титул куда больше прав, а тоже маюсь. Притом, беру на себя посторонние, скажем прямо, функции.
— Простите, профессор. Мне бы в ножки вам кланяться, а я разнюнился, как…
— Старая баба, хотите сказать? — лукаво прищурился Тростинский. — Еще не вечер, авось что-нибудь и обозначится. Так всегда в жизни бывает. Сначала полная тьма, а там вдруг желанный просвет блеснет… «Искать и не сдаваться» — вот девиз моего поколения. А насчет пенсии — бросьте. Для таких, как мы, покой губителен. Нельзя выходить из режима. Без ежедневной нагрузки мозг дряхлеет значительно быстрее прочих органов. Медицинский факт… Кстати, не с мозгом ли связаны ваши криминальные трепанации? Возможно, ваше предположение о тайных экспериментах не столь уж беспочвенно, как мне сперва показалось. Сейчас такие вещи творятся, что страшно становится. Я бы не стал отбрасывать такую версию. Другой вопрос, как ее обосновать… Придется крепко поломать голову.
Федор Поликарпович превосходно понимал, что старый профессор из сострадания пытается найти слова утешения, как-то подбодрить, но, невзирая ни на что, на душе полегчало, словно и в самом деле обозначился какой-то просвет. Версию, которую нечем обосновать, а это именно тот случай, нечего и в расчет брать, а девиз и вправду хорош. Ведь и он, Тед-Боб, вышел из племени идиотов-романтиков, равно одураченных тотальной пропагандой и стихийным протестом против нее.
Следователи, хорошие следователи, часто склонны к самоанализу. Всякий раз приходится проверять себя на объективность. Стоит поддаться малейшему самообольщению, и в логическую цепочку затешется гнилое звено. При первом же напряжении слабина не замедлит себя проявить.
«Сироты мертвого мифа, мы патологически неисправимы, — Бобышкин попытался осмыслить овладевшее им ощущение сентиментальной разнеженности, тщась подавить его, но не сразу, а сначала продлить, сколько можно. — Полнейший вздор: «Искать и не сдаваться!» А ведь не поспоришь: так оно на самом деле и получается. Гонка в беличьем колесе, пока не подохнешь… «Призыв», «Кадр», «Арс», «Художественный» — кинотеатры, где крутили свою дешевку и трофейную лабуду, — вот какие университеты, а все прочее — шелуха, наносное».
— Голову поломать никогда не вредно, профессор, но лучше совсем ее проломить, пока хоть как-то способна соображать. Потом будет поздно — решимости не хватит… Но это так, a propos. Какие эксперименты возможны на мозге живого человека?
— Вживление электродов, например, для стимуляции определенных участков.
— Опыты Дельгадо? Что-то такое читал… Позволяет управлять поведением?
— Крыс, кроликов. Так были выявлены центры наслаждения, страха, агрессии. Но на людях подобные опыты запрещены. Электроды вживляют строго по медицинскому показанию.