Бог располагает!
Шрифт:
Она села на каменную скамью около почтовой гостиницы.
Но едва лишь она вонзила зубы в ломоть хлеба с аппетитом, который пробуждается при ходьбе на вольном воздухе, топот коней, несущихся во весь опор, заставил ее поднять голову.
В нескольких сотнях шагов она заметила облако пыли, сквозь которое тотчас смогла различить почтовую карету.
Безотчетный гнев шевельнулся в ее душе.
Этот экипаж ехал из Гейдельберга и направлялся в Эбербах.
«Уж не новая ли графиня пожаловала?» — подумалось ей.
И она уронила хлеб на землю. Есть больше не хотелось.
Пастушка
А карета меж тем остановилась у дверей гостиницы, и хозяин уже открывал дверцу.
Гретхен торопливо укладывала в мешок свой нехитрый скарб.
— Как называется это селение? — послышался вдруг женский голос из глубины кареты.
— Неккарштейнах, сударыня, — ответил хозяин гостиницы.
— Далеко ли отсюда до Эбербаха?
— Всего несколько миль.
«Так и есть! — сказала себе Гретхен. — Вот она и прикатила. Ну-ка поспешим! Пора убираться отсюда».
И она зашагала прочь.
— Не угодно ли дамам выйти из кареты? — осведомился хозяин гостиницы.
— Нет, спасибо, — отвечал другой голос.
Услыхав его, Гретхен, едва успевшая сделать несколько шагов, вдруг обернулась. Она подбежала к карете, заглянула внутрь и воскликнула:
— Фредерика!
Фредерика взглянула на женщину, заговорившую с ней, но сначала ее не узнала.
— А я-то! — всплеснула руками Гретхен. — Собралась в такую даль, чтобы отыскать вас, когда всеблагой Господь как раз послал вас ко мне!.. Да вы не узнаете меня? — прибавила она.
— О нет, теперь узнаю, — отвечала Фредерика. — Подождите, сударыня, я сейчас выйду к вам.
Гретхен распахнула дверцу; Фредерика и г-жа Трихтер выбрались из экипажа.
— Не сердитесь на меня, дорогая сударыня, — сказала Фредерика, сжимая руки Гретхен, — простите, что не сразу вас узнала. Но я настолько не ожидала вас здесь встретить, и потом — у меня в голове такая путаница!
Гретхен внезапно побледнела.
— Вы мне все расскажете, — сказала она. — Но есть одна вещь, которую я должна узнать сейчас же.
— Какая именно?
— Боже правый! — воскликнула Гретхен. — Я боюсь того, что сейчас придется узнать…
— Чего же вам бояться? — спросила Фредерика, сама встревожившись.
— Куда вы едете? — с трудом выговорила пастушка.
— В замок Эбербах.
— Господи!.. Но вы направляетесь туда из любопытства, правда? Или как друг хозяев дома? Может, владелец замка подарил его своему другу Гельбу? Вы ведь только поэтому туда едете?
— Что вы хотите сказать?
— Прислуга Эбербахского замка с минуты на минуту ожидает свою госпожу, она должна приехать. О нет, не может быть, это не вы!
— Да нет, это я, — отвечала Фредерика.
— Иисус! Мария! — прошептала пастушка.
И она, зашатавшись, рухнула на каменную скамью.
— Что с вами? — спросила изумленная Фредерика. — Да что же это такое?
— Ничего, — после продолжительного молчания отвечала Гретхен, вся дрожа. — Я скажу вам… я все объясню… но не сейчас. Такого удара я не ожидала. Сейчас я не смогу говорить. Потом… сегодня вечером, в замке.
Лошадей уже сменили, и возница ждал, пощелкивая
— Что ж, поедемте с нами, — предложила Фредерика. — В карете есть место. Входите же, дорогой вы мне расскажете, что вас так напугало.
У Гретхен вырвался жест отчаяния, казалось говоривший: «Право, худшей вести, чем эта, мне теперь все равно не узнать!» И она вскочила в почтовую карету, куда вслед за ней поднялись Фредерика и г-жа Трихтер.
Кучер пустил своих коней во весь опор.
По дороге Фредерика, уступая настойчивым просьбам Гретхен, поведала обо всем, что с ней произошло за последний год.
Пастушка поминутно прерывала ее рассказ возгласами изумления и ужаса.
— Вы же мне обещали, — с жаром укорила она девушку, — что будете писать, что никогда не оставите меня в неведении о ваших делах. И почему, когда прошлой весной мы в последний раз виделись, вы не сказали мне ничего о графе фон Эбербахе?
— Я тогда еще не знала его, — отвечала Фредерика. — Наше знакомство произошло самым неожиданным образом.
Она рассказала Гретхен, как пришла к графу фон Эбербаху, чтобы спасти ему жизнь, как в тот же день граф заболел и просил г-на Самуила Гельба вместе с Фредерикой остаться в посольском особняке, как он постепенно привык видеть ее возле себя, как попросил ее руки и она дала согласие, поскольку чувствовала, что ее влечет к нему некая странная, необъяснимая симпатия.
— О, здесь-то как раз нет ничего необъяснимого и странного, — перебила ее Гретхен. — Но я еще раз вас спрашиваю: как после всего, что я вам говорила, вы могли совершить столь серьезный поступок, не предупредив меня ни единым словом? Одно-единственное письмо, посланное в Гейдельберг по адресу, который я вам оставляла, — и мы бы избежали всех бед.
— Ох, все произошло так быстро, что я совсем потеряла голову. Не надо сердиться на меня за то, что я и думать забыла о вас, о самой себе я ведь тоже забыла. Выйти из темноты и бедности и вдруг стать женой графа фон Эбербаха, человека с таким именем, состоянием, властью и в таких годах, оказаться во всех смыслах так далеко от своих былых грез — это для меня значило вроде как попасть в водоворот, где тебя крутит, а ты не в силах понять, зачем все это и к чему может привести. Ах, вы правы: мне надо было все высказать открыто, и вам, и всем вокруг, а графу прежде всего, он ведь добрый и вовсе не хотел сделать своего племянника несчастным. Но я была в те дни в таком смятении, что и сама не знала, чего хочу, да и хочу ли чего-нибудь вообще.
Когда Фредерика закончила свой рассказ, уже начинало смеркаться.
Гретхен, которую некоторые подробности этой странной истории ввели в глубокую задумчивость, больше не расспрашивала Фредерику и сама не отвечала на ее вопросы. Должно быть, ее стесняло присутствие г-жи Трихтер. Теперь только кнут возницы продолжал вести беседу с колокольчиками лошадей.
— Скоро мы приедем? — спросила Фредерика.
— Сейчас, — сказала Гретхен.
Десять минут спустя карета остановилась перед замковыми воротами.