Бог Разрушения
Шрифт:
Я не смогла поесть раньше из-за этого же ублюдка, поэтому при виде еды у меня урчит в животе.
— Из-за этого. Твой желудок давал о себе знать, даже когда ты спала, — он хихикает, и я глубоко вдыхаю, но чувствую его запах сильнее, чем еду.
Он повсюду вокруг меня и даже, метафорически, внутри меня. Это несоответствие красок и эмоций, которое оставляет меня в безнадежном хаосе. Я не в состоянии ничего воспринимать, когда он – все, что я вижу, слышу и чем дышу.
Я даже чувствую вкус его одеколона на своем
Поэтому предпочитаю сосредоточиться еде.
Итальянская – моя любимая. Но на самом деле не так уж странно, что он купил именно ее, поскольку большинство людей любят итальянскую кухню.
Я вгрызаюсь в свою пасту, не потрудившись взглянуть в его сторону.
— Твои манеры, должно быть, покинули здание, — его голос эхом отдается вокруг меня, как любимая колыбельная Мрачного Жнеца. — Меньшее, что ты можешь сделать, это выразить благодарность за мое заботливое поведение.
Я проглатываю макароны, откладываю вилку и показываю:
— Люди, которые ведут себя обдуманно, не ожидают благодарностей.
— Я ожидаю.
— Спасибо.
Усмешка приподнимает его губы.
— Не за что, маленькая муза.
— Это не отменяет того факта, что ты прервал мой настоящий ужин.
— Оно того стоило, и, если бы ты не тонула в абсолютной бессмыслице, ты бы тоже это признала.
Я поднимаю руку, чтобы показать ему средний палец, и он приподнимает бровь.
— Просто подумай о том, где будет этот палец, если ты сделаешь это.
Я рычу, потому что знаю, что он абсолютно точно выполняет свои угрозы, и решаю вернуться к своей пасте.
По крайней мере, в ней есть смысл.
В нем определенно нет.
В гостиной воцаряется тишина, за исключением звука вилки о картонную тарелку. Странно, что он не удостоил меня одним из своих чрезмерно издевательских ответов.
Я случайно бросаю взгляд в его сторону только для того, чтобы обнаружить, что он изучает меня так пристально и холодно, что мне кажется, будто меня препарирует сумасшедший ученый.
— Что? — я показываю после того, как громко сглатываю.
— Я просто подумал, что в моей рубашке ты выглядишь съедобнее, возможно, даже больше, чем еда, которую ты ешь. Хочешь довести до конца переговоры с моим членом?
— Нет.
— Я должен был спросить, — он бесстрастно поднимает плечо. — Но запомни мои слова, Мия. Ты будешь рада моему члену в своей тугой маленькой киске, по собственному желанию или после того, как мы совершим еще одно путешествие по твоим извращениям. Одно я знаю точно. Он будет твоим любимым вкусом.
Я действительно не могу ему поверить.
Он легко мог бы получить награду за самого высокомерного
— А что насчет твоих извращений? — спрашиваю я, пытаясь поменяться с ним ролями.
Он использует инструмент, чтобы вылепить лицо глиняной статуи, его движения плавные и элегантные. Отрезанные части падают на пол, забытые и бесцельные, вероятно, как и все в жизни Лэндона.
— А что с ними? — спрашивает он.
— Какие они?
— Боже мой, муза. Я знаю, что нравлюсь тебе, но, возможно, тебе стоит немного сбавить обороты. Вот тебе совет, не будь такой очевидной.
— Вот тебе совет. Не будь смешным. Я спросила тебя о твоих извращениях точно так же, как ты спросил о моих.
— В том-то и дело. Я не спрашивал о твоих извращениях, я взял тебя с собой в увлекательное путешествие. Не за что, кстати. Есть только один честный способ рассказать тебе о моих извращениях, — его губы кривятся в сардонической улыбке.
— Нет, спасибо.
— Ты уверена? Мои намного красочнее и веселее.
Мои губы приоткрываются. Он возбудился, когда преследовал меня ранее; я чувствовала это, и он не пытался это скрыть, так что ему это понравилось. Вся эта сцена уже слишком далеко вышла за пределы моей зоны комфорта. Что он мог иметь в виду, говоря о более красочном?
Но опять же, почему меня это интересует?
Вопрос «Например, какие?» вертится у меня на кончике языка, но я проглатываю его обратно и сосредотачиваюсь на еде, которую перекладываю по тарелке.
— Не интересно, — показываю я.
Лэндон оставляет свою статую, и я напрягаюсь, когда он идет ко мне. Или, скорее, вальсирует, как большой кот, который кажется ленивым, но при первой возможности разорвет тебя пополам. Когда он приближается, я замечаю шрам внизу его живота. Я задаюсь вопросом, что же такое произошло, а потом проклинаю себя за то, что мне это интересно.
Было так легко просто ненавидеть его до смерти несколько недель назад, но, к сожалению, это не единственное чувство, которое я испытываю сейчас.
После того, как он разрушил мою броню и переступил мои границы, во мне проснулись другие болезненные чувства. Я не понимаю большинство из них, но я определенно признаю любопытство и потребность в большем.
Не говоря уже о том, что мне придется долго шпионить за этим ублюдком, если я хочу что-нибудь о нем узнать.
Мои пальцы сжимают вилку, когда он приближается. Свет свечей отбрасывает зловещие тени на его неземное лицо.
Его пресс изгибается при каждом шаге, добавляя еще больше остроты его беспощадному облику.