Бог с синими глазами
Шрифт:
Сейчас владелец всей этой роскоши осчастливил своей тушей один из стуликов, развалившись на нем с максимальной вальяжностью. Другой стулик, менее удачливый (а может, и наоборот – у стульев ведь нет обоняния!), получил в качестве утренней нагрузки босые ноги Рашида. Да, похоже, с «удобствами» я погорячилась. Душа там точно нет. А и правильно, грязь – защитная броня тела, редкий микроб доплывет до середины корки.
Увидев нас, Рашид приглашающе кивнул на свободные стулья. Он вообще сегодня был очень благодушно настроен. Хотя кто его знает, может, он всегда с утра добрый, нежный и ранимый, а к вечеру жестокий мир его
– Ну садитесь же, чего встали. – Кажется, смысл был именно такой.
Мы с Таньским, переглянувшись, заняли места, максимально удаленные от ног нашего гостеприимного хозяина. А тот, почесав застенчиво выглядывавший из-под расстегнутой рубахи украденный у бегемота животик, приступил к детальному осмотру своей добычи. Взгляд его был настолько сосредоточенным и глубокомысленным, что казалось, еще секунда – и он отправит палец в нос, чтобы извлечь оттуда истину.
Но наш мудрец решил истину пока не извлечь, а изречь. Закончив визуальное знакомство, он снова осчастливил нас раритетным английским:
– Вы должны быть послушными.
– В смысле? – надменно подняла брови я.
– Детка, кажется, не совсем поняла, куда попала, – хрюкнул Рашид. – Сейчас объясню. Но сначала – кто из вас Тания?
Так вот почему вчера он отобрал у своих павианов обе игрушки! Он просто не знает, кто из нас кто, а по общему описанию мы похожи – светлые волосы, светлые глаза, приблизительно одинаковое телосложение, правда, Таньский немного выше меня, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза. Мы вообще в глаза не бросаемся, мы предпочитаем их выцарапывать.
Переглянувшись, мы мило улыбнулись и уставились на Рашида придурковато-кокетливо, словно две модели на экзаменах в МГУ.
Наш добрый хозяин нахмурил верхнюю бороду (для бровей это слишком густо) и повторил свой вопрос медленно, почти по слогам. Мы улыбнулись еще шире. Вот с тупостью было сложнее, в наших глазах плескался даже резервный запас, больше найти не удалось.
Но Рашиду, похоже, хватило и того, что мы могли ему предложить. Уши его побагровели (насчет лица утверждать не буду, из-под шерсти не видно), он схватил со стола мобильный телефон, набрал номер и что-то возмущенно закудахтал на арабском. Ответ, видимо, его не очень удовлетворил, Рашид нахмурился еще больше, да еще и губы трубочкой вытянул. Картинка получилась та еще – задница черного терьера, севшего покакать.
Я не выдержала и хихикнула. Потом еще раз. Потом еще. А потом плотину прорвало, и у меня начался классический приступ смехоистерики. Очень заразная штука, скажу я вам, особенно когда нервы на пределе, что немедленно подтвердила Таньский, согнувшись от хохота на своем стуле.
Вероятно, наше поведение никак не вписывалось в привычные Рашиду рамки, потому что смотрел он на нас не с гневом, как можно было ожидать, а с искренним любопытством. Дождавшись, пока приступ пойдет на убыль, он, сцепив пальцы на животе, участливо поинтересовался:
– Водички дать? – Мы отрицательно покачали головами. Рашид продолжил: – Я рад, что на этот раз мне попались не только красивые, но и веселые женщины. Я люблю веселых, я сам очень веселый. – Тут меня снова согнуло, потому что совершенно некстати вспомнился Доктор Зло из фильма про Остина Пауэрса, показывающий сыну, какой он веселый и заводной. – Ну смейся, смейся. Все равно я узнаю, кто из вас Тания,
– Там – бедуины, а вы кто? – Таньский справилась со смехоистерикой первой и сейчас очень удачно разыгрывала из себя «прелесть что за дурочку».
– Мы – тоже бедуины. Почти настоящие, – ухмыльнулся Рашид. – Мы просто более цивилизованные по сравнению с теми дикарями. – Ну да, ну да, цивилизованностью так и веет. Просто шибает. – К нам иногда даже туристов привозят, посмотреть на жизнь бедуинов. Но вы напрасно надеетесь, туристы вам не помогут, потому что ближайшее время их не будет, мы сейчас очень заняты. Вами. Можете пока идти. – Мы встали. – Но учтите, вам лучше по лагерю не ходить, иначе мои люди могут нарушить приказ. Я их, конечно, потом накажу, но вряд ли это вас утешит.
– Это уж точно, – проворчала я, обессиленная хохотом.
– Так что сидите и не высовывайтесь, вас будет обслуживать моя жена. Нынешняя. Эй, Гюль! – заорал он, повернувшись к трейлеру. Оттуда выглянула женщина, приносившая нам завтрак. А может, и другая, в этом тряпичном коконе видны были только глаза. – Зовите ее, если понадобится, она услышит.
– А разве она понимает по-английски?
– Понимает, понимает. Она теперь все понимает. – Мне показалось или в голосе Рашида послышалась угроза? – Охрану я вам оставлю, но не потому, что опасаюсь побега. Бежать вам некуда. Просто я берегу свой товар от воров. А та, которая не Тания, пусть готовится. Скоро наступит самый счастливый день в ее жизни! – Смех у парня оказался еще отвратительней, чем внешность.
Мы вернулись в свой термитник совершенно подавленные. Разговаривать не хотелось. Хотелось выть, именно выть. По-волчьи. Вырваться из капкана на этот раз вряд ли получится. Даже лапу не отгрызешь, попались целиком и полностью. Лешка, Лешенька, прости меня, идиотку безмозглую! Ты уже вряд ли сможешь мне помочь. Хотя… Может, именно ты и сможешь! Я просто скажу Рашиду, что меня выгоднее продать не бедуинам, а моему мужу. Сказать-то я скажу, но где гарантия, что этот урод не «женится» на мне перед продажей? Нет гарантии. Ладно, пока у нас есть какое-то время до установления личности Таньского. Да и поведение Хали под вопросом. В общем, пока живу – надеюсь. На лучшее.
Следующие два дня мы видели лишь молчаливую Гюль. Разговаривать с нами она по-прежнему не хотела, но английский действительно понимала.
Новостей от Рашида не было. Вернее, у него новостей не было. Хотя одно уже было ясно и не вызывало сомнений – отношение Хали к моей подруге. И, несмотря на ужас нашего положения, я была очень рада за Таньского. А Таньский грустила, Таньский тосковала. Горькое счастье – теперь эта фраза была для нее не пустым звуком. Счастье от обретения своей половинки, той самой, единственной, предназначенной только тебе, и горечь от осознания того, что эта половинка страдает и мучается из-за тебя.