Бог в поисках человека
Шрифт:
Поскольку в исследовании sacra doctrina тесно взаимодействует друг с другом ее научное раскрытие и пастырское истолкование, хотя одно должно быть отчетливо отличено от другого, sacra doctrina не может быть некоей абстрактной величиной, неким «очищенным учением». Она представляет собой схваченное в понятии коммуникативное событие, «наставление к спасению, исходящее из Божественного Откровения» [781] и нацеленное на спасение человеческой души. Сообщению Божественного знания, того что называется traditio divina и обозначается Фомой также как «quaedam impressio doctrinae divinae» [782] , соответствует человеческая вера, а равно и богословие, в той мере, в какой оно в соответствии со своим самопониманием строит свои исследования на вере. «Внутреннее» действие Бога и внешнее действие человека (в слове общения) конституируют, тем самым, единый акт традиции, акт сообщения спасения. Но это означает, что традиция {275} никогда не может исходить от человека, но всегда имеет своим источником самого Бога. Он есть светильник, Он есть, тем самым, и свет, который sacra doctrina сообщает и распространяет. Только Бог как veritas prima есть тот, кто обеспечивает обязательность sacra doctrina. Только Бог есть «auctor в абсолютном смысле, как в порядке истины, так и в других регионах бытия. Всякая тварь может иметь только подчиненную, полученную от Бога, служебную значимость» [783] . Поскольку вера соответствует раскрывающему себя деянию Божию, она определяется Богом, понимаемым как veritas prima, и Божиим действием («благодатью»). Независимо от непосредственного откровения Божия Его спасительная обращенность к миру конкретизируется в sacra doctrina
781
Ebd., 186.
782
«неким запечатлением Божественного учения». – Прим. перев.
783
Ebd., 188.
784
[«… первая истина как она явлена в священных писаниях и учении Церкви, исходящем от первой истины»]. Там же, 188f. Цит. из S. th. II–II, q. 5, a. 3.
В этом контексте не только очевидно центральное положение Христа – Он «есть, без сомнения, суверенный наследник и орудие auctoritas Бога и от себя […] ничего не написал, Его учение обладает слишком большой силой, чтобы его можно было выразить в слове» [785] . – Апостолы и пророки также отмечены в своем достоинстве: они суть «наследники прямого откровения Божия». Но поскольку сами они должны были умереть, в то время как основанной Христом и ими Церкви надлежало пребывать вовек, было разумно и даже необходимо, чтобы их откровения были записаны «ad instructionem futurorum» [786] . Это обучение как распространение истины представляет собой работу Св. Духа. Сам Бог есть auctor principalis Св. Писания, и поэтому Писанию передана Божественная непогрешимость. К нему ничего нельзя добавить и из него ничего нельзя изъять. Св. Писание как «место, субъект и объект божественной традиции» [787] есть нечто бесконечно большее, чем просто особо выделенный, единственный в своем роде – благодаря инспирации – частный случай во всеобъемлющем событии традиции. Тем не менее, оно не исключает неписаные Божественные традиции [788] . «Фома без сомнения знает… о божественном апостольском предании, существенно дополняющем Св. Писание, {277} о traditio constitutiva divina apostolica» [789] . Однако, оно представляет собой лишь «вспомогательный источник», редко привлекаемый Фомой, к тому же, поскольку он соотносится с определенными «формами культа» (B. Decker); Аквинат не использует его для обоснования вероучения. Таким образом, Фома представляет точку зрения «достаточности Св. Писания для веры Церкви» [790] .
785
См. там же, 189 вместе с цитатой.
786
[«… для научения будущих поколений»]. Фома Аквинский, Summa contra gentiles III, 154
787
Decker, Schriftprinzip, 207.
788
Соответствующие цитаты – там же, 208–213
789
Ebd., 213.
790
Ebd., 214.
Писание должно распространяться и всякий раз раскрываться в соответствии с актуальным свидетельством веры. Такое истолкование только тогда может быть соразмерным Писанию, когда оно поддерживается тем же Духом, Которому Писание обязано своим Богодухновенным характером. Но Церковь есть храм Духа Святого (1 Кор 6, 19); поэтому Духом вручено ей подлинное проникновение в смысл Писания и его передача. Как единая Церковь Иисуса Христа она есть «столп и утверждение истины» (1 Тим 3, 15), ей обещана неколебимость в вере, она представляет собой adunatio fidelium (объединение верующих) в их иерархическом членении. Сама традиция указывает на эту иерархию достоинств и обязанностей, на некий «»организм» проповеди и наставления, который имеет своим истоком миссию, возложенную на апостолов, посланных в мир учить и проповедовать» [791] . Это придает отцам Церкви особое значение. Глубокое почитание Св. Писания требует и почитания его толкователей, которые силою Духа Божия верно хранили «истинный» смысл Писания, «суверенные усилия которых способствовали превращению Св. Писания в завершенное откровение первой истины» [792] . Тем не менее, авторитет отцов Церкви остается для Фомы Аквинского чем-то подчиненным по отношению к Св. Писанию: отцы суть expositores, они – хоть и вдохновлены Богом – не могут считаться непогрешимыми; и поэтому – говорит Аквинат столь же смело, как и последовательно – подчинены авторитету Церкви, которой как ecclesia universalis присуща непорочность и безошибочность. Эта Церковь становится как бы персонифицированной в соборе и папе, на которого опирается авторитет всей Церкви. Он стоит над соборами, которые созывает. В Церкви передается от поколения к поколению спасительное знание, а ее предания хранят то, что открывает каждому путь к спасению. «Есть только две возможности получить это спасительное знание: его воспринимают или непосредственно от Бога – через откровение, или получают от назначенных посредством иерархии благовестителей слова» [793] . {278} Учительское служение Церкви осуществляет интерпретацию Писания в общеобязательном смысле, который более нельзя отделять от предмета веры. Поэтому это служение в целом не главенствует над Писанием, но лишь над его истолкованием. Traditio ecclesiastica общеобязательна для членов Церкви; основанная на помощи Св. Духа она представляет собой особый источник знания. Церковное предание наряду со Св. Писанием выступает как изъяснение этого знания, ведомое Духом Святым. Решение, предлагаемое св. Фомой, звучит так: «нет двух разных материальных принципов истории догматов, а именно – Писание и традиция, но один материальный, а другой формальный принцип: Писание (каковое как материальное начало совершенно) и изъясняющий писания авторитет Церкви (auctoritas ecclesiae) или авторитет Romani pontificis (Римского Понтифика)» [794] . Один и тот же Дух связывает воедино Писание и традицию, привязывает учительское служение Церкви к Писанию, в той мере в какой оно берет на себя заботу о traditio в церковном regula fidei. В той мере, в какой Церковь вбирает в свою традицию писания отцов и учителей, она сообщает им свой авторитет как толкователям Священного Писания: «В них Церковь познает самое себя» [795] . Перед лицом этих обстоятельств богословы и магистры должны смиряться. Их собственная интерпретация и их мнение, прочно связанные с regula fidei Священного Писания и с doctrina publica ecclesiae, сообщают им определенный авторитет, но он весом лишь в той мере, в какой надежны обоснования. – Не только богословие постоянно указывает на содействие Святого Духа. Проповедь и учение только тогда остаются тем, чем они, согласно Фоме Аквинскому, по существу должны быть, т. е. духовными и религиозными актами, когда они укоренены вместе с Церковью в Духе Божием.
791
Congar, Traditio und Sacra doctrina, 194.
792
Цитаты – там же, 196.
793
Цитаты – там же, 199 (вместе с примеч. там же).
794
J. Ratzinger, Offenbarung – Schrift – "Uberlieferung. Ein Text des hl. Bonaventura und seine Bedeutung f"ur die gegenwartige Theologie. In: TThZ 67 (1958), 20.
795
Congar, Traditio und Sacra doctrina, 201.
«В этом большом организме предания, истолкования и защиты вероучения (doctrina fidei) верующие могут с уверенностью жить, могут осуществлять свою жизнь в вере, посредством которой строит себя Церковь, societas fidelium, община верных, в которую верующие включены через крещение» [796] . Вместе с традициями, которые верующие продолжают, они сами исполняют свое служение традиции Церкви. Эта мысль распахивает в будущее то, что Фома Аквинский с глубокой проницательностью высказал о традиции. Его мышление может принести плоды и там, где, различая traditio (традицию) и traditiones (традиции), больше не видят их внутреннюю
796
Там же, 203 (соотв. цитаты – там же, примеч. 107).
4. Важнейшие точки отсчета церковного учения
а) Тридентский собор
аа) Предварительные замечания к соборному постановлению
Высказывания собора в Триденте относительно traditio и traditiones смогли подхватить многие слои наследия. В богословском отношении наиболее существенными для раскрытия и оценки традиции стали как элементы патристической рефлексии (traditio, оцениваемая на основе хранимого в ней благодаря действию Духа Божия достоянию), так и элементы схоластического богословия (traditio как живое событие действительной церковной проповеди и церковной [служебной] законодательной власти). Тем самым, собор вновь обращается к тем размышлениям, которые, подчеркивая нормативную значимость Писания, пытаются определить собственную значимость traditio apostolica по отношению к Писанию, разграничивая и сопоставляя [Предание и Писание].
Как известно, на расстановку акцентов в документах собора наложили отпечаток те требования, которые вытекали из протеста реформаторов. Поэтому неудивительно, что Тридентским собором принимались в расчет упреки, выдвигаемые реформаторами против ценности «традиций». Реформаторы ставили в упрек католическому учению, что будто бы оно, подчеркивая внутреннюю связь между traditio (apostolica) и traditiones (ecclesiae), ставит рядом со Священным Писанием, единственным подлинным «словом Божиим» в качестве «равноправного» партнера «человеческие обычаи». Собор видел, тем самым, что перед ним поставлена задача на основании прояснения отношения Писании и традиции охарактеризовать последнюю как часть длящейся действительности Откровения, живо присутствующую в Церкви.
Чтобы суметь правильно оценить «Декрет о принятии Священных книг и преданий» [797] – а это первый общецерковный документ, который обратился к этому вопросу, дабы выработать суждение, обладающее обязательной силой (!) [798] , – необходимо представить себе те предварительные размышления и разработки, которые в существенной форме содержатся в рукописях кардиналов-легатов. В полной мере это относится к Марчелло Червини (Marcello Cervini), который подробно развивает мысль о том, что христианская вера основывается, во-первых, на «Св. книгах», на Богодухновенном Св. Писании. При этом легат имеет в виду Ветхий Завет как primum principium fidei nostrae (первоначало нашей веры); он передает нам по традиции веру {280} патриархов. Далее, христианская вера – и это secundum principium (второе, последующее начало) – основывается на Благой Вести, которую возвестил Иисус Христос. Существеннейшие ее части были зафиксированы в Евангелиях, другие же, не в меньшей степени живые, были сохранены как сокровище веры. И наконец – в-третьих – следует (еще раз) со всей настоятельностью указать на действие Духа Божия, который – будучи послан Господом нашим – «открывает таинства Божии в сердцах верующих и изо дня в день вплоть до конца мира наставляет Церковь на всякую истину» (CT V, 11). Он есть Тот, кто разрушает всякое сомнение. – Червини подчеркивает, таким образом, что Евангелие в своей полноте никогда не может быть исчерпывающе записано. Оно всегда требует истолковывающего и выходящего за пределы «буквы» действия Духа Божия, который в Своей силе присутствует в Церкви. Традиция – не завершенная величина, которая могла бы быть противопоставлена Писанию.
797
DH 1501–1505.
798
О тексте «Cum Marthae circa» (от 29 ноября 1202) папы Иннокентия III (DH782–784) см. выше с. 271 сл.
Бросается в глаза, что М. Червини, очевидно, еще не понимает Писание как единство Ветхого и Нового Завета. Он видит событие явления Христа как бы «посредине» между Ветхим Заветом и Церковью, поскольку это событие как Благая Весть, согласно пониманию ап. Павла и ранней Церкви, не может быть «писанием» в собственном смысле. Как Евангелие событие Христа не может быть сведено к некоторому писаному слову. Поэтому М. Червини говорит не о вербальной, но о реальной традиции, о превышении действительностью слова, о ней свидетельствующего» [799] , что немедленно становится понятным в связи с действием Духа, о котором говорит Новый Завет.
799
Ratzinger, Frage des Traditionsbegriffs, 54.
бб) Вклад тогдашнего богословия
Борьба за «кафолическое» понимание traditio et traditiones уже на этапе подготовки собора во время совещаний привела к живейшим дискуссиям [800] . Поэтому заключительный Декрет неизбежно был сформулирован как текст компромисса. Тем не менее богословская расстановка акцентов, связанная с предварительными разработками легата Червини, не исчезла полностью из соответствующих высказываний собора. Это обстоятельство – верный знак того, что Червини не просто представлял как бы «частную» точку зрения, но был способен строить аргументы, исходя из широкого богословского консенсуса того времени. «Богословы XIV и XV веков различали – практически единодушно – три категории норм: Св. Писание (и все, что с необходимостью из {281} него вытекает), не содержащиеся в Писании апостольские предания и, наконец, церковные определения, которые также можно было бы называть церковной традицией или традициями Церкви» [801] . Хотя авторитет соборов и отцов Церкви оценивался исходя из Писания «и рассматривается с точки зрения некоего широкого понятия “инспирации” как продолжение Св. Писания» [802] , а поэтому считается задающим норму, все же нет ничего удивительного в том, что канонисты без всякого противоречия полагали, что «папские декреты имеют равные права с Писанием» [803] . Несмотря на очевидные факты злоупотребления, которые реформаторы приводили с целью утвердить слово Божие в абстрактном смысле в качестве единственной нормы веры, отцы собора сочли необходимым зафиксировать значимость традиции в ее историческом измерении – не пытаясь, конечно, при этом целиком отрицать ее зависимость от действия Духа.
800
Подробнее см. H. Jedin, Die Geschichte des Konzil von Trient, в 3-х Т. Freiburg. i. Br. 1957f., здесь Т. 2.
801
Congar, Tradition und die Traditionen, 193.
802
Ebd.
803
Ebd.
В высказываниях собора de traditione et sine scripto traditionibus (о традиции и неписаных традициях) собраны вместе в форме компромисса многие изначально далекие друг от друга концепции [804] . При этом ведущим было воззрение, состоящее в том, что уже в Писании имеются различные традиции, что не все они имеют одинаковый вес и что некоторые из них (по справедливости) больше не имеют никакого значения; к тому же следует всерьез отнестись к «внебиблейским» традициям, чье значение должно точно так же всякий раз заново оцениваться. Мерилом такой оценки никоим образом не может служить некая абстрактная норма, но только само Божие слово, которое сохраняет свое «местопребывание в жизни» (Церковь). Защита церковного узуса есть, тем самым, защита всегда актуальной нормативной значимости слова Божия. Но не только consuetudines, observationes et institutiones ecclesiae (церковные обычаи, церковное благочестие и церковные институты), будучи traditiones caeremoniales, обеспечивают traditio слова Божия. Помимо этого следует помнить, что существуют многие истины, относящиеся к основаниям веры и этическому учению, которые, хотя aperte et expresse (открыто и явно) и не содержатся в Писании, не могут быть, тем не менее, отвергнуты, поскольку они суть essentialia fidei (сущностные моменты веры), принадлежащие Credo христиан и христианской жизни в вере. Это же относится и к благочестивым преданиям. М. Червини опирается в этой связи на аргументацию Claude Lejay, SJ. Этот богослов указал в специально сочиненном для отцов собора трактате о «Традиции» на важнейшие догматические понятия, которые не были почерпнуты в Св. Писании, от которых, тем не менее, невозможно отказаться в формулировке христианского Символа веры. В тринитарном учении это относится к таким словам {282} как: persona (лицо), essentia (сущность), trinitas (троица); в христологии Логоса – consubstantialitas (единосущие), две природы, одно лицо (одна ипостась), как это фиксирует халкидонское догматическое учение. Далее, следует указать на то обстоятельство, что христиане исповедуют, что Христос – единственный сын Марии, что Он обладает двумя волями в одной личности, что во Христе, помимо Духа Божия, имеется разумная душа. – Lejay напоминает, кроме того, о прочно укорененном в христианской практике веры убеждении, что Анна была матерью Марии; для верующего невозможно отказаться к тому же от крестного знамения, от празднования Воскресения, от молитвы «лицом к востоку».
804
Ср. Ratzinger, Frage des Traditionsbegriffs, 58.