Бог войны (сборник)
Шрифт:
Такого он не встречал еще ни у кого, даже у Хартана. Где-то в тайниках души Базела оставалось недоверие, которого он сам стыдился, которое заставляло подозревать, что в отношении Тотаса было что-то вроде тайного снисхождения. Но нет, Тотас никогда ни до кого не снисходил. Он оценивал других по тем же высоким меркам, с которыми подходил к себе самому. Он наблюдал за обоими градани в течение всех этих дней, прежде чем смог вынести свое решение. Сделав это, он принял лидерство Базела и проникся к нему тем же уважением, если не той же преданностью, что и к Заранте.
Он доверял обоим градани,
А они были достойными людьми, несмотря на то что что-то скрывали.
Как бы ни была трудна дорога, как бы ни уставала Заранта, жалоб от нее никто не слышал. Она объединила усилия с Брандарком, помогая тому работать над его окаянным сочинением. Почти каждый день они посвящали какое-то время этому занятию, но по крайней мере теперь она пела вместо него.
Нрав Рекаа был более переменчивым, у нее бывали дни дурного настроения, особенно когда ночи начали становиться все холоднее, но и она старалась изо всех сил. Какой бы раздраженной она ни была вечером, она всегда поднималась рано, готовая встретить следующий день, какое бы новое испытание он ни нес.
Тотас, как со временем понял Базел, сознавал, что не доживет до конца путешествия. Поэтому он так подробно описывал предстоящую отряду дорогу. Он видел в градани своего преемника, которому предстоит доставить Заранту домой. Тотас был человеком, готовым выполнить свой долг до конца, каким бы этот конец ни был. И это притягивало к нему Базела.
Неудивительно, что Заранта была столь предана своему телохранителю. Неудивительно, что она поддерживала его за плечи, когда его одолевали приступы кашля, и с болью во взгляде наблюдала за ним во время переходов. Она могла смеяться выходкам Брандарка или дразнить своих спутников, чтобы скрыть боль, но только потому, что иное ее поведение тяжело подействовало бы на Тотаса. Все новые проявления нежной заботы Заранты по отношению к своему телохранителю наполняли Базела страхом при мысли о том, что могло заставить ее повести умирающего человека, которого любила, прямо в зубы зимних морозов.
Холодный ветер завывал в уже оголившихся ветвях кустарника Каршонских холмов. Они почти достигли вершины гряды, завтра начнется спуск к границе между Корвином и Каршоном, где, как надеялся Базел, погода может оказаться более мягкой. Привязанные лошади и мулы тихо стояли под покрытыми инеем попонами, звезды на небе мерцали безжалостно холодным светом, и он зябко поежился, вернувшись к костру, чтобы подбросить в него топлива. Бывало, приходилось ему замерзать и похуже, но сейчас это его не утешало.
Когда он подбросил хвороста, пламя затрещало, но он не смотрел на огонь, напряженно вглядываясь в темноту. Неприятностей вроде бы не предвиделось: они давно уже были вне пределов досягаемости ни-Тарта, холмы эти были почти не заселены, но
Он снова медленно зашагал вокруг места привала. Брандарк нашел валун, заслонявший его от ветра, и лег между ним и костром, из-под одеял торчал только его длинный нос.
Рекаа и Заранта устроились рядом с ним, а Тотас, по общему согласию, получил самое теплое место, в неглубокой ложбинке, где горел костер. Под громкий вой ветра, среди спящих попутчиков Базел не мог не чувствовать себя одиноко, но он радовался своему бодрствованию, радовался, что его не одолевают мучительные сны. Когда он отошел подальше от пламени, под сапогами захрустел иней. Глаза Базела пронизывали тьму, ум напряженно работал.
Сны не отпускали его. Ночь за ночью он становился их жертвой, пока не стал бояться момента, когда закрывались глаза. Ужас стал настолько привычным, что острота его притупилась, но все же он никуда не делся. Ужас был тем демоном, с которым он дрался, как Тотас сражался со своей болезнью. Базел устал от этой борьбы. Очень устал. Он пытался закрыть свое сознание для снов, оттолкнуть их, изгнать из памяти, но они были непобедимы. Они были безжалостны, и от них некуда было бежать.
Базел тяжело вздохнул и насторожился, услышав позади звук шагов. Он схватился было за меч, но убрал руку с рукояти, увидев Тотаса.
– Я думал, вы спите.
– Я спал. – Голос Тотаса был хриплым, казалось, он готов был разразиться приступом безудержного кашля, но лицо его в свете звезд было спокойным. Поверх плаща он накинул одеяло и, пройдя мимо градани, опустился на валун, закутавшись в одеяло поплотнее. – А мороз-то кусается, – сказал он тихо. – Не очень-то спится в такую ночь.
– То ли еще предстоит! – мрачно ответил Базел.
– Да, будет еще хуже. – Тотас посмотрел себе под ноги, потом снова вскинул глаза на Конокрада: – Тебя мучат сны, Базел. – Он сказал это очень спокойно, просто констатируя факт. Градани, вздрогнув, замер с полуопущенными ушами, в изумлении глядя на собеседника. Прошла минута, две. Тотас тоже смотрел на него и ждал.
– Да. – Базел прочистил горло. – Да. Я надеялся, что это никому не заметно.
– Может быть, Рекаа или леди Заранта и не заметили. Я не уверен насчет леди, она видит многое, чего не видят другие, но мне последние дни не очень спится. – Тотас позволил себе слабую улыбку. – Я слышал твое бормотание. Я не знаю вашего языка, но я могу понять, когда человеку плохо.
Он пожал плечами, и Базел, вздохнув, уселся рядом, чтобы заслонить Тотаса от ветра, трепавшего одеяло. Он сделал это, даже не отдавая себе отчета, затем потер подбородок и снова вздохнул:
– Да, плохо. И даже не просто плохо, а страшно, если честно. – Почему-то оказалось очень просто признаться в этом Тотасу.
– Почему? – просто спросил телохранитель Заранты, и Базел рассказал ему все, даже то, о чем никогда не говорил Брандарку. Конечно, Брандарк – градани. Он мог без слов понять ужас снов Базела, но были такие глубины страха, которые Базел не отваживался от крыть даже лучшему другу. Во всяком случае, не с такой открытостью и искренностью, как сейчас, перед Тотасом, в этой ветреной тьме.