Бог Войны
Шрифт:
Про ульфхеднаров я знал, даже сражался с ними при Хибурге. Это слово значило «воины-волки», ульфхеднары страшны в бою. Они верят, что неуязвимы и могут летать, и что в них вселяется дух Фенрира, волка богов. Ульфхеднар атакует молниеносно, с пеной на губах и воя под влиянием белены, мазью из неё они натирают кожу. Для стены щитов волки-воины были чересчур буйными и необузданными. Они считают, что в одиночку могут победить в любой битве, но против стены щитов одиночка — ничто. Ульфхеднары внушают страх, даже ранеными дерутся как дикие звери, но
— У меня в Беббанбурге на воротах есть череп одного ульфхеднара, — сказал я Эгилю. — Буду рад добавить ещё несколько.
— Я слыхал, Торфинн тоже коллекционирует черепа, — улыбнулся Эгиль.
К островам мы приблизились ближе к вечеру. Спирхафок вёл Эгиль, знавший эти воды. Я заметил, что мелкие рыбачьи судёнышки не разбегаются при виде нас. На носу у нас креста не было, и нас приняли за норвежцев, да к тому же они понимали, что ни один недружественный корабль не рискнёт войти в эту гавань на юге самого крупного острова. Мы миновали мыс, с которого за нами наблюдали тюлени, а потом приспустили парус и прошли к большой пристани. Там были пришвартованы или лежали на берегу не меньше двадцати кораблей, их носы украшали горделивые головы драконов и змеев.
— Подступает прилив, — сказал Эгиль. — Может, вытащим корабль на берег?
— Это безопасно?
— Ярл Торфинн на нас не нападёт.
Он говорил уверенно, и я направил Спирхафок на галечный берег. Киль шаркнул по дну, корабль содрогнулся и встал. Вдоль берега протянулась дюжина крытых дёрном лачуг, через дыры в крышах струился дым. Видно, жгли плавник или торф — деревьев на этих невысоких холмах нет. Под деревянными рамами, где коптились тюленье мясо и рыба, тускло алели костры. Пара местных выбралась из домов поглазеть на нас, и тут же шмыгнула обратно, удовлетворившись тем, что мы не представляем угрозы. Псина помочилась на наш водорез, а потом побрела туда, где у самой воды была свалена куча тресковых голов. Лодки рыбаков выглядели совсем маленькими рядом с драконоглавыми кораблями.
— Когда я был мальчишкой, — сказал мне Эгиль, — моё дело было срезать щёчки с тресковых голов.
— Это самое вкусное, — сказал я, и кивнул на дома. — Торфинн живёт там?
Меня удивил небольшой размер поселения.
— Его дом на другой стороне острова. — Эгиль кивнул на север. — Но он быстро узнает о том, что мы здесь. Так что просто подождём.
Почти на закате с севера появились два всадника. Они приближались с опаской, держа руки на рукоятях мечей, но, узнав Эгиля, горячо поприветствовали его.
— Где твой корабль? — спросил один, имея в виду Банамадр, змееголовый корабль Эгиля.
— Дома.
— Нам сказано, что в главный дом может зайти только один человек.
— Один?
— У нас гости, скамей не хватает. И эля тоже.
— Я приведу своего друга, — сказал Эгиль, указывая на меня.
Тот пожал плечами
— Приводи. Ярл не будет возражать против двоих.
Я оставил Гербрухта командовать Спирхафоком со строгим наказом: никакого воровства,
— Мы здесь гости, — сказал я команде. — Если нужна еда — а она вам не нужна, у нас своей достаточно, — то вы должны за нее заплатить!
Я дал Гербрухту пригоршню рубленого серебра, перепрыгнул через борт и пошлепал за Эгилем по воде на берег.
— Вам придется идти пешком, — радостно сказал один всадник, и мы последовали за ними на север по тропе, бегущей мимо крохотных ячменных полей. Некоторые уже сжали, женщины и дети подбирали в сумерках колоски.
— Как урожай? — поинтересовался Эгиль.
— Маловат! Придется забрать немного у южан.
— Даже если бы он был богатым, — сказал Эгиль, — вы бы все равно забрали.
— Ага, это точно.
Идти было недалеко. Мы пересекли небольшую возвышенность и увидели большое поселение на берегу скалистой бухты, где стояли на якоре семь драккаров. В центре деревни располагался низкий длинный дом, именно туда нас повели всадники.
— Я должен отдать кому-нибудь свой меч? — спросил я одного из них, зная, что большинство ярлов и королей настаивают, чтобы люди в зале были без оружия.
Сочетание мечей, топоров и эля предвещают плохой вечер.
— Да оставь себе, — весело сказал всадник. — Нас намного больше, чем вас!
Мы прошли сквозь широкие двери в зал, освещенный камышовыми свечами и двумя большими очагами. На скамьях сидело не меньше сотни мужчин, все замолчали при нашем появлении, а потом здоровяк за высоким столом приветственно рыкнул:
— Эгиль! Почему мне не сказали, что это твой корабль?
— Потому что я пришел не на своем, господин! Как поживаешь?
— Скучаю! — Он вгляделся сквозь дым в мое лицо. — Это твой отец?
— Друг, — с нажимом сказал Эгиль.
Здоровяк, которого я посчитал Торфинном, Раскалывателем черепов, нахмурился.
— Подойдите ближе, — рыкнул он, и мы с Эгилем послушно пошли по утоптанному земляному полу, обходя два очага, в которых дымно горел торф, пока не оказались перед низким помостом, где за высоким столом сидел с десяток воинов.
Торфинн услышал нажим в слове «друг» и понял, что мое общество может ему не понравиться. Он рассматривал меня, видя перед собой седобородого человека в дорогом темном плаще, с золотом на шее и мечом на боку. А я смотрел на него, видя мускулистого норвежца с покатым лбом, густой черной бородой и ярко-синими глазами.
— У друзей есть имена, так ведь? — спросил он. — Мое имя Торфинн Хаусаклюфр.
— А мое — Утредерв.
Так меня оскорбительно называют христиане. Утред Нечестивый.
— Он лорд Беббанбурга, — добавил Эгиль.
Реакция зала мне польстила. Тишина, в которой люди слушали Торфинна и Эгиля, наполнилась бормотанием. Некоторые встали, чтобы посмотреть на меня. Торфинн просто таращился, а потом внезапно расхохотался.
— Утред Беббанбургский, — насмешливо сказал он, взмахом руки призывая зал к тишине. — Да ты стар!