Бог войны
Шрифт:
Внимание Кратоса снова обратилось к ящику Пандоры. Он понятия не имел, как спустить эту громадину со спины Кроноса, не говоря уже о том, чтобы переправить ее через пустыню Потерянных Душ. Разве не проще будет доставить ящик в Афины, если он получит ту загадочную силу, которая заключена внутри? Кратос рассудил так: пусть она и не дарует способности дотащить ящик Пандоры от храма до Афин, но, по крайней мере, облегчит ему задачу.
Он дотянулся до крышки и попытался сдвинуть ее, затем поднять, свернуть в сторону, однако никакие старания не могли одолеть силу, которая удерживала крышку на месте. Возможно, ящик поддастся, только
Он вновь принялся выталкивать ящик наружу, решив, что это его первоочередная задача. И как только она была решена, массивные двери храма Пандоры с грохотом захлопнулись у Кратоса за спиной. Он остановился, чтобы отдышаться и выбрать дальнейший маршрут, затем взглянул на небо и обнаружил, что гарпии снижаются.
Внезапно в низком облаке появилась большая прореха, как будто Зевс проткнул его пальцем. От дыры побежали круги, подобные тем, что расходятся по водной глади, если бросить камень. Кратос нахмурился.
В следующий миг перед глазами сверкнула белая вспышка, и словно невидимый титан ударил ему в грудь невидимым молотом. За все годы сражений спартанец не испытал ничего подобного. Его отбросило назад и пригвоздило к гигантским каменным дверям храма Пандоры.
Изумленно глядя на торчащую из груди толстенную белую колонну, Кратос ловил ртом воздух. Он заметил мраморный снаряд только тогда, когда тот уже поразил его. Спартанец понял, что жить ему осталось считаные секунды. Говорить он не мог — легкие вместе с сердцем, печенью, желудком и селезенкой торчали из пробитой груди. Он слабо провел рукой по колонне, чувствуя, что вместе с последними каплями крови его покидает и сознание…
Но даже в минуту смерти кошмары не оставляли Кратоса.
И снова он видел себя удачливым бойцом, оружием в руках бога войны. Бесчисленные победы, невообразимое количество убийств. И только две смерти не нуждались в воображении. Он помнил их.
Видел их каждую ночь во сне.
Видел старуху прорицательницу и слышал ее слова: «Берегись кощунства против богини, Кратос! Не входи!»
Если бы он тогда внял этим словам!..
И вновь, как и каждую ночь в течение десяти долгих лет, картины резни в деревенском храме наполнили его разум: убийство жрецов, расправа с почитателями Афины, искавшими там спасения, и две последние жертвы, женщина и девочка, два силуэта на фоне пожара, который Кратос устроил повсюду в деревне. Только эти двое не упали на колени, не попытались убежать, не взмолились о пощаде…
Он снова чувствовал, как его клинки проходят сквозь их плоть, видел, как их души отлетают и устремляются в Аид, куда он уже послал столько других душ. Он убивал так долго и так много, что не мог не стать умелым воином. Чересчур умелым.
Две его последние жертвы не упали на колени, не попытались убежать, не взмолились о пощаде, потому что жена и дочь Кратоса не могли поверить, что муж и отец способен причинить им вред.
Теперь настал его черед упасть на колени, просить и умолять, жалеть о том, что не смог избежать своей участи. Вновь перед мысленным взором предстали его любимая жена, его обожаемая дочь, лежащие в лужах крови, умерщвленные, словно жертвенные ягнята, его рукой.
— Моя жена… Мое дитя… Как же так? — задыхаясь, вопрошал Кратос, но не ждал ответа на этот
Ему ответил огонь — голосом его хозяина:
— Ты целиком оправдываешь мои надежды, Кратос. Теперь, когда твоя жена и дочь мертвы, тебя ничто не остановит. Ты станешь еще сильнее. Ты станешь самой смертью!
В ту ночь Кратос осознал, что его настоящим врагом является бог войны, которому он слишком верно служил. И, склонившись над телами единственных любимых людей на всем белом свете, он поклялся страшной клятвой: ему не будет покоя до тех нор, пока Арес не ляжет костьми.
Когда Кратос стоял возле погребального костра, в котором горели тела его любимой жены и драгоценной дочери, к нему подошла та деревенская ведьма, афинский оракул. На секунду ее старческое кудахтанье прервалось, и громким, звучным голосом она произнесла слова, вложенные в ее уста самими богами:
— Отныне ты не сможешь утаить от людей своего ужасного деяния. Прах жены и дочери навсегда ляжет на твою кожу несмываемым клеймом.
Пока поднявшийся из костра пепел покрывал все его тело вечной бледностью, Кратос, опустошенный горем, мог лишь стоять, смиренно принимая приговор богов. Теперь он проклят, теперь все будут знать, каким он стал чудовищем.
Так родился Спартанский Призрак.
Он и представить себе не мог, что окажется так близок к цели… И погибнет в пустыне Потерянных Душ, а в его затухающих глазах навсегда запечатлеется ящик Пандоры…
Когда перед взором Кратоса упала темная завеса смерти, с неба спустились четыре гарпии, схватили ящик и унесли его.
На запад. В Афины.
Чувствуя в полной мере свой провал, Кратос не мог долее цепляться за жизнь. Он содрогнулся в последний раз и умер.
Но для Спартанского Призрака даже смерть не означала конец.
Глава двадцать восьмая
Кратос падал, падал и падал вместе с сотнями других мужчин и женщин сквозь темно-багровый туман Аида к берегам реки Стикс.
Знакомые места. Он бывал здесь и раньше.
Но в прошлый раз он был живым человеком, смертным, вторгшимся в мир теней. Теперь же он сам — тень, которой, несмотря ни на какие былые геройства, придется навеки остаться в царстве Аида.
За время нескончаемого падения Кратос успел хорошенько рассмотреть себя. Его кожа осталась такой же белой, а татуировки такими же красными, как и при жизни. Мышцы по-прежнему упруги, руки сильны. От гигантского снаряда, который отправил его на тот свет, не осталось и следа. Спартанец чувствовал себя на удивление хорошо.
Ему вспомнились жена и дочь, ушедшие в подземное царство раньше. Возможно, в качестве наказания ему придется убивать их снова и снова целую вечность, будучи не в силах остановиться. Так Тантал навеки обречен видеть свежие фрукты и чистую воду без возможности ими насладиться.
Порыв ветра хлестнул Кратоса по лицу, и в его груди созрела решимость. Он спартанский воин, и, пока не окажется в лодке Харона, плывущей на тот берег Стикса, он еще не умер. Не совсем умер. Как назвать состояние, в котором он теперь пребывал, спартанец не знал и оставил этот вопрос на усмотрение философов, поскольку сам никогда не интересовался абстрактными сущностями. Против смерти Кратос не возражал, он лишь хотел убедиться, что плачущая тень Ареса достигнет Стикса раньше.