Богач, бедняк... Том 2
Шрифт:
Они подняли стаканы, выпили, но никто не упомянул имени матери.
После ланча они решили ехать в Нью-Йорк, так как никому не хотелось торчать здесь, в доме, и принимать визиты с выражением соболезнований. В дом принесли очень много цветов, но Рудольф приказал Марте отправить все, кроме одного, в больницу, где скончалась мать. Он оставил только букет нарциссов, которые выделялись ярким желтым пятном на кофейном столике возле кушетки. Окна были широко распахнуты, и сюда, в комнату, со стороны лужайки долетал до них тягучий запах нагретой
– Что ты собираешься делать со этим домом? – поинтересовалась Гретхен.
Рудольф пожал плечами.
– Сохраню, надеюсь. Мне по-прежнему придется проводить здесь много времени. Хотя, конечно, дом слишком большой для меня одного. Может, приедешь, поживешь здесь?
Гретхен покачала головой. Споры с адвокатами продолжались.
– Нет, я обречена на жизнь в Калифорнии.
– Ну а ты? – обратился он к Томасу.
– Я? – удивился Томас. – Какого черта мне здесь делать?
– Найдешь что-нибудь, – Рудольф осторожно избежал фразы «я подыщу тебе что-нибудь». Он медленными глотками пил мартини из стакана, мысленно хваля себя за сдержанность. – Ты не можешь не признать, что здесь гораздо лучше, чем в Нью-Йорке.
– Я не собираюсь так долго задерживаться. В любом случае, этот город не для меня. Местные жители смотрят на меня, словно я какой-то диковинный зверь из зоопарка.
– Не нужно преувеличивать, Томас, – возразил Рудольф.
– Твой приятель Бойлан не захотел даже пожать мне руку. Если ты отказываешься пожать руку человеку на кладбище, то где же ты собираешься это сделать, осмелюсь спросить?
– Ну, он – это особый случай.
– Согласен, – засмеялся Томас. Он смеялся негромко, но все равно даже такой смех не вязался со скорбной атмосферой, царившей в доме.
– Почему ты смеешься? – спросил его Рудольф. А Гретхен озадаченно смотрела на него.
– В следующий раз, когда встретишься с ним, – сказал Томас, – скажи ему, что он правильно поступил, отказавшись пожать мне руку.
– О чем ты говоришь, Том?
– Спроси его, не забыл ли он вечер в День победы. Спроси, не забыл ли он ту ночь, когда в его поместье загорелся крест, и там возник пожар.
– Что ты несешь? Выходит, это твоя работа?
– Да, моя и моего приятеля. – Томас встал, подошел к буфету, налил себе еще стакан виски.
– Зачем ты это сделал? – спросила Гретхен.
– От детской запальчивости, – объяснил Томас, подбрасывая в стакан несколько кубиков льда. – Мы ведь только что победили в войне.
– Почему ты выбрал именно его? – спросила Гретхен.
Томас тряс стаканчиком, отправляя кубики льда на дно. Потом повернулся спиной к Гретхен:
– Он в это время крутил любовь со знакомой мне дамой. Но я не одобрял этой связи. Назвать мне имя этой
– Нет никакой необходимости, – тихо сказала Гретхен.
– А кто был твой друг? – спросил Рудольф.
– Не все ли равно?
– Конечно, это был Клод. Вы с ним тогда частенько ошивались поблизости от поместья. Разве не так?
Томас улыбнулся, но не ответил. Опираясь спиной на буфет, он пил виски.
– После этого случая Клод тоже исчез, – сказал Рудольф. – Сейчас я это отлично припоминаю.
– Да, он исчез, это верно, – сказал Томас. – И я тоже. А это ты помнишь?
– Кто-то еще знал, что пожар – дело ваших рук?
– Кое-кто, – с иронией в голосе признался Том.
– Тебе еще повезло, что тебя не посадили, – сказала Гретхен.
– Это дельце и пытался замять папа, когда он вышвырнул меня из города. Ну вот, пришлось дождаться такого события, как похороны матери, чтобы вместе повспоминать о веселых старых денечках! Не так ли?
– Том, но ты же ведь теперь совершенно другой человек, не такой, как прежде, – упрекнула его Гретхен.
Томас подошел к кушетке, на которой сидела сестра, и, наклонившись, ласково поцеловал ее в лоб.
– Надеюсь, что не такой, – сказал он, выпрямившись, и добавил: – Пойду наверх, посмотрю, что там делает твой мальчик. Мне он нравится. Может, ему не по себе от одиночества?
Он захватил стакан виски с собой.
Рудольф смешал еще два мартини для себя и Гретхен. Ему сейчас нужно было чем-нибудь занять руки. Да, его брата никак не назовешь приятным человеком. Даже когда его не было, когда он ушел, в комнате чувствовалась какая-то напряженность, пропитанная горечью атмосфера.
– Боже, – наконец вымолвила Гретхен, – неужели у нас всех одни и те же гены? Совсем не верится!
– Кто из нас самый неудачный поросенок из помета? – спросил Рудольф. – Ты, я или он?
– Мы все были просто ужасны, Руди, и ты и я, – сказала Гретхен.
Рудольф пожал плечами.
– Ужасной была и наша мать. Отец ничуть не лучше. Ты знала, почему они такие ужасные люди, или, по крайней мере, считала, что знаешь, но все это не меняло хода событий. Лично я пытаюсь не быть ужасным человеком.
– Тебя хранит твое везение, – предположила Гретхен.
– Но ведь я и работал как проклятый, не покладая рук, – защищался Рудольф.
– Колин тоже. Все различие между вами заключается в том, что ты никогда не врежешься в дерево.
– Мне очень жаль, Гретхен, что я пока не умер. – Ему не удалось скрыть обиду в голосе.
– Не нужно неверно воспринимать мои слова, прошу тебя. Напротив, я очень рада, что у нас в семье есть такой человек, который никогда не врежется в дерево. Но это, конечно, не Том и не я. Я в этом уверена. Может, я хуже вас всех. Это я отвернула везение от нашей семьи. Не окажись я в один прекрасный день на одной дороге во время ланча в субботу днем в Порт-Филипе, то у наших жизней был бы совершенно иной маршрут. Ты знал об этом?