Богатство военного атташе

Ливанов Василий Борисович

— Да. Контрразведка получила сведения, что он тяжело ранен в ногу. Случайный выстрел трехдюймовки во время уличных боев. Он находился у себя дома, и вот — представляешь? — осколочное ранение. В трех войнах он уцелел, а тут… Какая странная судьба! Как я добирался до Москвы, не буду рассказывать. Добрался. Узнал, что генерал Брусилов находится в частном госпитале. Проник к нему. Он лежал, но чувствовал себя бодро. Сказал, что рана не так серьезна, что он нарочно не торопит врачей с заживлением, чтобы оставили в покое большевики и небольшевики. Я передал письмо, в котором генералу Брусилову предлагалось бежать на Дон с нашей помощью. Он прочел письмо, положил под подушку и знаешь что мне сказал? «Никуда не поеду. Пора нам

забыть о трехцветном знамени и соединиться под красным». — Горчаков дернул шеей, словно его что-то душило. — Помнишь, Алеша, того солдата в Маньчжурии с караваями хлеба на штыке? Простит ли он нас когда-нибудь?

XVII. Июль 1920 года. Ни помощи, ни пощады

— Поручик Стенбок. Рад, что застал ваше сиятельство.

— Кто дал вам мой адрес?

— Господин полковник Горчаков. Он приказал мне немедленно доставить вас к нему.

— Откуда вы знаете полковника Горчакова?

— Мы вместе с Вадимом Петровичем эвакуировались из Одессы, когда красные взяли город…

— А почему немедленно? Что случилось?

— Не могу знать. Я выполняю поручение. Такси ждет у ратуши.

«Очень странно, — подумал Кромов. — Уж не тот ли, «от благодарного населения», как его звали?» — припомнил Алексей Алексеевич рассказ друга.

Но лицо поручика, юное, по-девичьи нежное, с криво подстриженными усиками, располагало к доверию.

Пока Кромов одевался, молоденький поручик с любопытством разглядывал обстановку комнаты. Хозяин заметил это и опрокинул стоящую на столе фотографию лицом вниз.

Кромов и поручик сидели в такси позади шофера.

Шофер запел тихонько. Сквозь шум мотора Алексей Алексеевич уловил знакомую мелодию, потом расслышал слова:

— …Ты у меня одна заветная… другой не будет никогда…

Поручик шепнул на ухо Кромову:

— Офицер, георгиевский кавалер. Делал попытку самоубийства: безденежье и прочее. Теперь работает в такси и помогает нам.

— Кому «нам»?

Поручик сделал вид, что не слышал вопроса.

У входа в отель «Дофин» Кромов вылез из такси.

— Шестой номер, — подсказал поручик, — я сейчас за вами.

Та же лестница, тот же полутемный коридор. Алексей Алексеевич постучался. Никто не ответил. Кромов толкнул дверь, вошел. В комнате никого. Вдруг кто-то захлопнул дверь за ним.

— Вадим, — Кромов дернул ручку, — что за глупые шутки?

— Полковник граф Кромов, — негромко сказал по-русски из-за двери низкий, тяжелый голос, — не пытайтесь выйти. Это в ваших же интересах. Выслушайте нас.

Алексей Алексеевич стоял у двери, прижавшись к стене, не зная, что предпринять.

Голос продолжал:

— Мы давно следим за каждым вашим шагом. И не доверяем вам. Поэтому не хотим, чтобы вы знали нас в лицо. Нам известно, что вы, отклонив все сделанные вам выгодные предложения, тем не менее самовольно сохранили за собой полномочия и архив военного атташе. Вы до сих пор используете ваши многолетние связи, чтобы аннулировать договоры по военным заказам с французскими фирмами. Нравится вам это или нет, но Россию здесь представляем мы. И мы добились у французского правительства ареста всех вверенных вам сумм военного кредита. Но вы упредили нас и успели перевести деньги на свой личный счет. Версия, что вы собираетесь беззаботно существовать на эти средства, отпадает. Из этих денег вы не истратили ни сантима. У вас какие-то другие цели. Допустим, что вы, не желая подвергать себя риску, рассчитываете передать средства законному правительству России, когда мы силой оружия покончим с большевиками. Но тогда непонятно, почему вы до сих пор не передали деньги белому движению. Здесь нет логики. Или вы ждете нашего поражения, чтобы воспользоваться деньгами? Не дождетесь. Полковник Горчаков — ваш близкий друг. Он выполнял кое-какие наши поручения, был в красной Москве. Потом дезертировал из Добрармии. Не исключено,

что в Москве его завербовала большевистская ЧК. Он скрывался от нас и встречался в Париже только с вами. На вас падает тяжелое подозрение. Вы можете доказать свою лояльность, только передав нам архив, все договорные права и наличные средства. Этим вы сохраните не только свою жизнь, но обеспечите себе безбедное существование. Мы дадим вам твердые гарантии, и до конца ваших дней вам не придется торговать на рынке и позорить мундир русского офицера. В Крыму барон Врангель формирует новую армию. У вас есть еще время подумать, но не пробуйте увильнуть, вы не дождетесь от нас ни помощи, ни пощады. Условный знак для нас — трехцветный российский флажок в окне вашего жилища. И последнее. Полковник Горчаков покончил с собой. Вы меня слышите?

Кромов не ответил.

— Через пять минут можете выйти. Раньше не рекомендуем.

Алексей Алексеевич сполз по стене на пол. Он задыхался. Потом вскочил, стал бешено барабанить кулаками в дверь.

Дверь распахнулась.

Женщина с высокой прической испуганно смотрела на него:

— Мосье?

Он промчался по коридору, по лестнице, выскочил на улицу. Улица была пуста.

…Дорога шла между двух прудов, через плотину, усаженную редкими деревцами. Дождь, моросивший весь день, так и не прекратился и к вечеру. Наоборот — припустил сильнее. Вокруг, насколько хватало глаз, не было ни души.

Алексей Алексеевич шагал по плотине. По дороге к нему приблудился мокрый пес и теперь неотступно следовал за Кромовым. Человек останавливался, и пес останавливался, сохраняя небольшую безопасную дистанцию. Когда человек протягивал руку, пес отскакивал и ждал. Кромов продолжал путь, и пес снова брел за ним.

Алексей Алексеевич, обычно ступавший твердо, по-военному, теперь шел неуверенно. Он крепко выпил, ему хотелось с кем-нибудь поговорить по душам, услышать в ответ родную дружескую речь. Но, увы, это стало невозможным. И поэтому Кромов обрадовался обществу пса и хотел установить добрые отношения.

Так они вошли в городок и добрались до крыльца дома на огородном участке. Пес присел на дорожке и наблюдал, как Алексей Алексеевич отпирал нехитрый дверной замок.

— Пойдем, — позвал Кромов пса, — надо же обсушиться, привести в порядок амуницию.

Пес не шевельнулся. Кромов вошел в дом, оставив дверь открытой. Зажег лампу. Пес медленно, осторожно взошел на крыльцо, двинулся дальше в комнату.

Кромов не обращал на него внимания. Сбросил промокшее пальто, шляпу, пиджак. Надел сухую куртку. Вынул из кармана бутылку арманьяка. Поставил на стол рюмку. Посмотрел на пса. Пес лег и положил морду на лапы. Кромов достал вторую рюмку и поставил на стол.

Прошел мимо пса, закрыл дверь.

Пес только ухом повел слегка.

Кромов вернулся к столу, отрезал кусок сыра, поманил собаку:

— Иди сюда.

Пес завилял хвостом и подошел.

— Садись, — Алексей Алексеевич похлопал по старому креслу.

Пес подумал и прыгнул в кресло. Кромов дал ему сыр. Пес мгновенно проглотил и облизнулся.

Алексей Алексеевич разделил сыр пополам и положил на стол перед псом, рядом с рюмкой. Пес деликатно взял, стал есть. Кромов наполнил рюмки.

— Будь здоров, — чокнулся с рюмкой на столе.

Пес смотрел на него, склонив голову набок.

— Не понимаешь. Извини. А вотр санте! — И выпил рюмку.

Протянул руку к фотографии, которую положил на стол, когда пришел поручик. Из рамки на него смотрела Наталья Владимировна Тарханова.

— Извините, — сказал ей Кромов, — я пьян. И поставил фотографию на стол.

— Как тебя зовут? — спросил он. Пес заерзал в кресле.

— У нас бы тебя назвали Полкан. Нет, для Полкана ты мелковат, а потом, мы не можем быть с тобой в одном чине. А для Шарика ты тощий больно. Я буду звать тебя Дружок. Хорошо?