Богатые — такие разные.Том 2
Шрифт:
Погода стояла очень жаркая, столбик термометра поднимался до девяноста градусов по Фаренгейту, и над городом дрожала влажная дымка. Это был отвратительный, безобразный день.
По иронии судьбы я его ждал, потому что тем утром Сэм должен был возвратиться из Европы, куда я его послал для наблюдения за Стивом. После того, как Пекора завершил свое летнее расследование, Стив решил пробыть в Европе до декабря, чтобы слишком быстрое возвращение не вызвало подозрений, и я сразу подумал о том, не заманила ли его к себе снова Дайана Слейд. У меня по-прежнему не было желания ехать
Он с энтузиазмом отправился в Шербур в конце июля, и, проведя две недели в Париже у Стива и Эмили, пересек границу и оказался на своей родине.
Я получил от него одну открытку. На ней был изображен Кёльнский собор, а па обороте было всего одно слово: «Wun-derschon!». Подписался он своим настоящим именем: Ганс-Дитер.
— Сэм, должно быть, очень рад, — неопределенно сказал я Алисии и успокоился.
Чувства Сэма по отношению к Германии были слишком запутаны, и я опасался, что ему не понравится германская часть поездки. Джейк познакомил его с банком Райшмана в Гамбурге, и именно из Гамбурга он, в конце концов, отправился обратно в Штаты.
Я приехал на западную Двадцать пятую улицу, чтобы встретить пароход «Манхэттен», и едва Сэм вышел из зала таможенного досмотра, как я почувствовал, что он изменился. Это было странно, так как изменения были внутренние, но я знал его так хорошо, что не усомнился в значении ни одного из полдюжины признаков, подсознательно отмеченных мною при встрече. На нем был заграничный костюм, и выглядел он более ухоженным, чем обычно. Волосы стали короче и были причесаны по-новому, так, что облик стал иным. Сверкали начищенные ботинки, похрустывали накрахмаленные манжеты, а кожа выглядела так, словно он ежедневно мыл руки ледяной водой.
— Привет! — бросил он со знакомым мэнским акцентом. — Рад видеть тебя снова! Как дела?
Прошла секунда, прежде чем я понял, что ожидаю приветствия не на английском языке.
— Прекрасно! — с улыбкой ответил я. Мы пожали друг другу руки. — Ну, как ты? Поездка удалась? Вид у тебя такой, словно ты вернулся из отпуска, проведенного на земле обетованной!
— Точно такое ощущение я и испытываю, — отвечал он, и когда я посмотрел на него более внимательно, то понял, что говорит он серьезно.
Сердце у меня упало. Я знал, что происходило с американцами, влюбившимися в Европу. Разрываясь между двумя мирами, они становились беспокойными, недовольными, рассеянными, какими-то неприкаянными и сбитыми с толку. Европейские удовольствия были похожи на опьянение алкоголем, приемлемым в умеренном количестве и разрушительным при злоупотреблении. Я в отчаянии пытался определить степень этой его новой зависимости.
— Так, значит, ты влюбился в Европу, — заметил я. — Это прекрасно.
— Не в Европу, — отвечал он. — В Германию.
— О! — Я мало знал о Германии, разве что
— Отличная мысль! — отозвался Сэм, готовый снова вернуться к рассказу о своем путешествии, если бы я не прервал его вопросом об Эмили и Стиве.
— О, Эмили выглядела по-настоящему счастливой, — отвечал Сэм, — а новорожденная просто очаровательна. Эмили рада второй девочке, потому что с сыновьями Стива теперь у них поровну мальчиков и девочек.
Я задал ему еще несколько вопросов о Париже, но отвечал он на них довольно сбивчиво. Он забыл Францию, едва пересек границу с Германией.
Джейк присоединился к нам в ресторане Лухова на Сороковой улице, и пока они с Сэмом выбирали в меню немецкие деликатесы, я заказал себе американский бифштекс с жареным картофелем.
— …Я просто не могу передать вам свои чувства, ребята! — говорил Сэм. И принялся рассказывать обо всем с мельчайшими подробностями. — Вы оба хорошо знаете, как я стыдился здесь своего немецкого происхождения. Но оказавшись там… как только увидел, что там происходит… это экономическое чудо… новый дух оптимизма… волнующее зрелище нации, поднимающейся на ноги после того, как ее растерли в порошок…
— Что же в этом нового? — спросил я. — То же самое теперь происходит и у нас! И чтобы увидеть это, вовсе незачем ехать в Европу!
— Да, но у нас Рузвельт, — иронически заметил Джейк, — а в Германии-то Гитлер. Большая разница.
— Какая разница, кто лидер, если он поднимает страну на ноги? — вскричал Сэм. — Цель оправдывает средства! Боже, когда я думаю о стольких годах страданий и стыда…
— Да, действительно, — сказал Джейк. — Союзникам остается лишь винить себя в том, что немцы теперь готовы пойти за всяким, кто пообещает вытащить их из-под развалин, но, должен сказать, что, по моему мнению, этот мелкий взбесившийся национализм заходит слишком далеко.
— Я с этим не согласен, — горячо возразил Сэм. — Национализм — даже шовинизм — это ключ к возрождению Германии, и Гитлер это хорошо понимает.
— О Боже, Сэм, — растягивая слова, продолжал Джейк, во многом критически мыслящий, как все ньюйоркцы, — не говори мне, что этот дешевый демагог сумел увлечь тебя за собой!
— Что же, неудивительно, ты ведь еврей, — проговорил Сэм. — Ты не можешь понять фундаментальной необходимости германского национализма.
Я почувствовал себя так, словно кто-то сильно ударил меня между лопатками. Безмолвно переводя взгляд с одного на другого, я видел, как на моих глазах разваливалась на куски их дружба.