Богатый папа, бедный папа
Шрифт:
– Я согласен, – сказал я.
– Я тоже, – сказал Майк.
– Хорошо, – ответил отец Майка. – Через десять минут тут будет миссис Мартин. После того как я с ней поговорю, вы поедете с ней в мой магазин и можете приступать к работе. Я буду платить вам десять центов в час, и вы будете работать три часа каждую субботу.
– Но у меня сегодня бейсбольный матч, – воскликнул я.
– Хотите – соглашайтесь, хотите – нет, – произнес он уже более строго.
– Согласен, – ответил я, решив работать и учиться, а не играть в бейсбол.
Тридцать
В девять утра того же дня мы начали работать у миссис Мартин. Это была добрая и терпеливая женщина. Она всегда говорила, что мы с Майком напоминаем ей двоих ее сыновей, которые уже выросли и уехали. Правда, несмотря на свою доброту, она считала, что мы должны много работать, и всегда находила для нас дело. Три часа мы снимали консервные банки с полок и перьевым веничком счищали с каждой пыль, а потом аккуратно ставили их на место. Это было ужасно скучно!
Отцу Майка, которого я называю своим богатым папой, принадлежало девять таких маленьких магазинов самообслуживания с большими автостоянками. Здесь люди, проживающие неподалеку, могли купить молоко, хлеб, масло и сигареты.
К сожалению, на Гавайях еще не было кондиционеров, и в магазинах не закрывали двери из-за жары. С обеих сторон двери магазина были широко распахнуты. Каждый раз, когда машина проезжала мимо или останавливалась на стоянке, в помещении начинала клубиться пыль. Это означало, что, пока не появятся кондиционеры, работой мы с Майком будем обеспечены.
Три недели подряд мы приходили к миссис Мартин и работали по три часа. К полудню наша работа завершалась, и она давала нам по три десятицентовые монетки. Да, даже в девять лет в 1956 году тридцать центов не казались большой суммой. Книжка комиксов тогда стоила десять центов, так что обычно я тратил свой заработок на комиксы и отправлялся домой.
К среде четвертой недели я готов был уже все бросить. Я ведь согласился работать только потому, что хотел научиться у отца Майка делать деньги. А теперь я превратился в раба за десять центов в час. К тому же с той первой субботы я ни разу не видел отца Майка.
– Я ухожу, – заявил я Майку в обеденный перерыв. Учиться было скучно, к тому же теперь я лишился любимых суббот. Но особенно меня выводили из себя эти тридцать центов.
Майк улыбнулся.
– Что тут смешного? – с раздражением и отчаянием в голосе спросил я.
– Папа сказал, что так и будет. Он велел встретиться с ним, когда ты будешь готов уйти.
– Что?! – возмущенно воскликнул я. – Он ждал, пока мне это не надоест?
– В общем, да, – ответил Майк. – Папа не такой, как остальные. Он учит не так, как твой отец. Твои родители по большей части читают лекции. А мой папа предпочитает молчать или говорит очень мало. Ты подожди до субботы. Я скажу ему, что ты готов.
– Ты хочешь сказать, что все это было подстроено?
– Не то чтобы подстроено, но типа того. В субботу папа все объяснит.
Субботняя очередь
Я был готов к разговору с отцом Майка. Даже мой настоящий папа негодовал.
Отец посоветовал мне потребовать плату, которую я заслуживаю, – не меньше двадцати пяти центов в час. Он сказал мне, что, если тот не повысит плату, я должен немедленно бросить работу.
– Зачем она вообще тебе сдалась, эта проклятая работа? – с негодованием добавил отец.
В восемь утра в субботу я пришел к дому Майка. Дверь открыл его отец.
– Присядь и подожди в очереди, – сказал он, когда я вошел. Он повернулся и исчез в своем маленьком кабинете рядом со спальней.
Я огляделся: Майка нигде не было. Я робко присел рядом с двумя женщинами, которые были здесь и в прошлый раз, четыре недели назад. Они улыбнулись и подвинулись, чтобы мне было удобнее.
Прошло сорок пять минут, мое терпение подходило к концу. Он принял тех двух женщин и отпустил их еще полчаса назад. Потом пришел какой-то пожилой господин, провел у него двадцать минут и тоже успел уйти.
Дом был пуст, и в этот прекрасный гавайский день я сидел в затхлом зале, чтобы поговорить со скрягой, который эксплуатирует детей. Я слышал, как он ходит по кабинету, разговаривает по телефону, но не вспоминает про меня. Я готов был встать и уйти, но почему-то оставался на месте.
Наконец, спустя еще пятнадцать минут, ровно в девять часов, богатый папа молча вышел из кабинета и поманил меня.
– Насколько я понимаю, ты хочешь повышения зарплаты, а иначе бросишь работу, – сказал богатый папа, раскачиваясь в своем офисном кресле.
– Вы же не выполняете свою часть договора! – выпалил я чуть не плача. Девятилетнему мальчику было действительно страшно спорить с взрослым.
– Вы сказали мне, что будете учить меня, если я буду на вас работать. Я работал на вас. Я много работал. Я отказался от бейсбола, чтобы работать на вас, но вы не сдержали своего слова и ничему меня не научили. Не зря все в городе называют вас мошенником. Вы жадный. Вы хотите только денег и не думаете о тех, кто на вас работает. Вы заставляете меня ждать и не уважаете меня. Я всего лишь маленький мальчик, но я заслуживаю лучшего отношения.
Богатый папа откинулся назад, подпирая руками подбородок и пристально глядя на меня.
– Неплохо, – ответил он. – Менее чем за месяц ты научился говорить, как большинство моих работников.
– Что? – удивился я. Я не понимал, о чем он говорит, и продолжал жаловаться: – Я думал, вы выполните свою часть договора и будете учить меня. А вы вместо этого решили меня мучить! Это жестоко. Это действительно жестоко.
– Но я уже учу тебя, – спокойно ответил богатый папа.
– Чему вы меня научили? Ничему! – разозлился я. – С тех пор как я согласился работать почти задаром, вы даже ни разу не поговорили со мной. Десять центов в час. Ха! Мне следовало бы сообщить о вас куда надо. Между прочим, у нас есть законы о детском труде. Между прочим, мой папа работает на государство.