Боги богов
Шрифт:
Стены рубки потекли желчью. Марат возбудил все аналитические системы — половина узлов не работала. Подохли силовые установки и кроветворные органы. Перегрелись и отказали серверы высшей нервной деятельности. И даже в хорошо защищенном блоке аварийной связи лопнули сосуды. Биом агонизировал, задыхался в смертном ужасе и не мог даже послать сигнал о бедствии.
Зато Жилец хохотал в полный голос. Его лицо было мокрым от пота и совершенно диким. Вывернутые ноздри раздувались, оскаленный рот открывал коричневые зубы.
— Добрались! —
— Нет, — возразил Марат, торопливо меняя настройки. — Не добрались. И не доберемся. Корабль умирает.
— И черт с ним!
— Мы не сможем сесть.
— Идиот! — загрохотал Жилец. — Мы не будем садиться! Бросим корыто здесь, дальше пойдем в инстинктивном режиме!
— Нельзя, — прохрипел Марат, вводя команды одну за другой. — На борту люди.
— Люди? — Жилец беззаботно фыркнул. — Шесть тысяч приговоренных к пожизненному! Опомнись, дурак! На этом корабле ты один — человек! И то потому, что я так захотел! Вводи инстинкт!
— Я не могу.
— Ты пилот или фраер? Понюхай, неужели не чувствуешь? Началась гангрена, брюхо гниет! Мы заразимся! Включай сброс!
— Так нельзя, — сказал Марат.
Жилец уперся голыми локтями в скользкие края утробы, привстал, выпятил челюсть.
— Тогда я тебя задушу! — проревел он. — И сам поведу! Ты свою работу сделал! Аварийные команды я знаю! Даю три секунды!..
На счет «три» Марат зажмурился, призвал на помощь Кровь Космоса и погрузил дрожащие руки в теплое, пахнущее сырым картофелем серое вещество мозга живой машины.
Ящерица сбрасывает хвост, а корабль — голову. Пилотскую рубку.
Тряхнуло. Марат сжал зубы. Корабль очень мучился, он был только наполовину живой, но не хотел умирать, словно был полностью живой, и последним сигналом, посланным пилоту, был вопль страдания. Марат в ужасе разорвал ментальный контакт и заплакал.
Если поместить в сознание муравья всю боль кашалота, муравья разорвет.
— Кровь Космоса не простит нас, — прошептал Марат. — Мы великие грешники. Мы убили людей.
— Они сами себя убили, — проскрипел великий вор. — Ты ни при чем.
— Кровь Космоса ничего не прощает!..
— Я тоже! Заткнись и включи экраны.
— Я даже не знаю, где мы!
— А тебе и не надо.
Марат включил, у него перехватило дыхание.
Планета была прямо под ними, серебристо-желтая, в тонкой, плотной, облачной шубе атмосферы, а из-за ярко-фиолетового края выглядывало, рассылая обильные лучи, местное светило, желтый карлик.
— Смотри какая… — почти нежно произнес Жилец. — Большая, теплая. Золотая.
— Ты уже был здесь?
— Только в мечтах, пацан, — ответил Жилец. — Только в мечтах… Слушай, я не могу найти ремни.
— Их нет, — процедил Марат. — Вытяни руки и ноги. Утроба сама тебя удержит.
— Она не держит!
— Значит, сам держись.
Легендарный вор захохотал.
— Шансов всегда мало!
— Замолчи! — выкрикнул Марат. — Мешаешь! Упрись ногами и руками.
— Некуда, начальник, — возразил Жилец. — Тут всё мягкое и скользкое.
— Вот в мягкое и упрись. Мы садимся наугад. Если ты что-то знаешь про эту планету, говори. Куда двигать — к экватору? К полюсам? Что за атмосфера, где океаны, где материки?
Жилец смерил Марата презрительным взглядом и нехотя сказал:
— Мой друг… Жидкий Джо… он говорил, что тут рай. Лучше, чем на Старой Земле. Вода, атмосфера, климат — всё как надо… Здесь никто никогда не был…
— А этот… твой Жидкий? Он — был?
— Был. Он везде был… — Жилец опять трубно расхохотался. — Давай, парень! Я знаю, что ты лучший пилот Федерации в своей возрастной категории. Нам нужна мягкая посадка!
Марат тоже решил захохотать, потому что в их ситуации о мягкой посадке мог рассуждать только полный дилетант. Пилотская рубка имела неприкосновенный запас энергии, но Жилец, судя по всему, неплохо разбирался в биомеханике и не хуже любого пилота знал, что такое гиперпространственное переохлаждение. Ураганная гангрена в считаные минуты губит и тело корабля, и голову. Голова успела оторваться, но процесс омертвения тканей остановить уже было нельзя. Марат поделил остаток мускульных сил поровну между контурами охлаждения и торможения, переключил надпочечники в режим максимального стресса, после чего закрыл глаза и попытался расслабиться.
Но ни захохотать, ни расслабиться не сумел. Десять минут назад он стал косвенным виновником гибели шести тысяч пассажиров. Последний раз он хохотал в кино, два года назад, вместе с Юлой. Однако Юла осталась в прошлой жизни. И статус лучшего пилота в категории до двадцати лет — тоже. В нынешней — только тело, до сих пор зудящее от синего песка, и узкое, вибрирующее пространство пилотской рубки: две утробы, между ними — консоль, выше — экраны визуального контроля. И два горячих мокрых тела, две пары сверкающих глаз, и два помутневших сознания, и два сильно бьющихся сердца.
— А он? — спросил Марат, показывая належавшего у стены пилота.
— Забудь, — ответил Жилец. — Яд богомола смертелен.
— Значит, ты обманул меня.
— Конечно. А теперь молчи и управляй.
Через четыре минуты они вошли в плотные слои, и смрад горелой плоти заполнил рубку. Ее изначально проектировали и как пилотскую кабину, и как спасательную капсулу, кожа метровой толщины при горении спекалась в корку, которая была прочнее любого металла. Марат опасался не высокой температуры, а удара. Перегрузку он легко выдержал — впрочем, его спутник был еще крепче и не сводил с него яростного внимательного взгляда.