Боги должны уйти
Шрифт:
– Синевласая Лань, беги! Жабий Жрец пришел за тобой. Он сказал, что ты мыла ноги в Святой Чистоте, и Пернатый Змей увидел твое отражение. Бог влюбился в тебя. Он призвал тебя. Ты красивее всех. Прощай!
Подруги, укоризненно зацокав языками, обступили меня тесным кругом:
– Убегаешь? От смерти не убежишь. Прощай, подруга.
Печаль перекосила их скорбные лица. Глупые девчонки старались изобразить великое горе, замазали щеки и лбы черным пеплом, но под потоками слез траурные маски сползли, рисуя на лицах невообразимо смешные гримасы.
–
– Теперь ты стала невестой Пернатого Змея. Попроси у него изумрудный глаз и будешь знать, что случится в следующем году.
– Лучше попроси у него рубиновый коготь и станешь бессмертной.
Я не смогла растолкать завистливую свору:
– Пустите, дайте пройти.
– Стой, Синевласая Лань! Ты никуда не уйдешь, - качнулись орлиные перья вождя, и подруги примолкли. Голос Несокрушимого, моего обожаемого отца, разорвал сердце:
– Свершилось непоправимое, дети мои. Смертельная жажда опалила Солнечную долину, сожгла дивные луга и леса. Старший жрец и я долго искали причину лютой ненависти богов к нашему народу. Тайные посланцы изыскивали нарушителей в каждом доме. Наконец виновник обнаружен. Теперь мы знаем из-за кого лоно земли избороздили трещины ада. Старший жрец древней волшбой и молитвами искупит вину преступного рода. Смерть моей дочери на Скале Виноватых Женщин спасет Солнечную долину от ярости богов.
Я простерла руки к неумолимому вождю:
– Отец, за что? Бога нет!
– Несчастная, это скажи ему, всесильному Пернатому Змею.
Я кричала и плакала, умоляла вождя не совершать ужасной глупости:
– О каком боге вы говорите? Перед кем я виновата? Кецалькоатля никто никогда не видел! И не увидит. Я знаю. Он мертв. Его кости леденеют на дне Святой Чистоты. Они там, сходите, посмотрите. Гигантские белые кости, торчащие из воды, - вот ваш бог!
– О, люди, что она говорит?
– Не слушайте ее, - Несокрушимый Вождь опустил глаза и крепко сжал руку матери, которая едва держалась на ногах.
– Мама, хочешь, я принесу тебе зуб мертвого бога?
Отец продолжал:
– Боги простят наш род, когда палач предаст лютой казни преступное тело моей любимой дочери. Да... Старший жрец отведет тебя, дочь, по Дороге Мертвых.
Ужас в глазах матери доказал, что вождь не шутит. Жабий Жрец после этих слов воздел жезл смерти к потолку и с силой бухнул черенком об пол.
– Пернатый Змей услышал слово Несокрушимого! Оно порука нашему благочестию! Да исполнится обещанное!
Топоры и боевые маски на стенах задрожали. Жрец ударил нарисованным на колене глазом в бубен, потом вскинул руки вверх и во все горло завопил:
– Вот что явилось Старшему Жрецу в священном тумане почитания бессмертных. Слушайте, люди, слушайте все!
Он воздел руки вверх, глаза его метались из угла в угол, словно давили мух на потолке, уши ловили невесомый звон, а шаги осторожно подкрадывались к добыче. Со стороны казалось, что дикий взгляд жреца вдруг наткнулся на конец запутанного клубка, пальцы шевельнулись, он потянул за нить, и невидимый груз дерьма
– Три всадника на единорогах...
Толпа, набившаяся в дом, вздрогнула и замерла, в глазах женщин застыл ужас. Жрец завыл, как ночной койот:
– Три всадника на единорогах прислали наказ!
Я снова попыталась улизнуть из страшного места. Но Крученая Губа с Ухом Пса успели схватить меня за плечи и повалили на колени перед бесноватым жрецом, дико вращающим зрачками:
– Выбор сделан! Кецалькоатль указал перстом на деву нашего племени. На самую стройную и нежную плотью...
– О-о-о!
– застонали воины.
– Она одна усмирит гнев богов, - указательный палец жреца едва не пронзил мой лоб.
– Ее кровью наполним чашу Греха, пусть возрадуется Кетсаткоатль и пошлет нам светлых дождей.
По щекам женщин потекли слезы. В глазах Крученой Губы я заметила дикую радость. Тварь... Это она выследила нас с Храбрым Лисом у святилища, это она, ревнивица, предательница, убийца, привела Ухо Пса к месту наших свиданий.
Жабий жрец бил в бубен и выл в потолок:
– Плачьте, женщины, плачьте! Одна из вас усмирит гнев богов. Мы долго скрывали красоту этой девы. Но чары созревшей лилии заметил Кецалькоатль у водоема слез...
– Ойух!
– закричали воины.
Жрец продолжал:
– Так сказал мне Пернатый Змей: "Восполни поруганный источник слезами, которые чище росы на весенних цветах, иначе твой род погибнет".
– Ойух-ойух! Иначе род погибнет!
– повторили мужчины, топая ногами. Ритм барабанов стал тяжелым, как дыхание борца, накурившегося маккао.
– Немало слез должна пролить преступная дева, чтобы разрушить каменную гордость господина, - сказал жрец, ударив бубном по своему лбу, а потом пройдясь им по преклоненным головам воинов Несокрушимого.
– Ойух! Ойух!
– кричали они, словно жрец благословлял на войну.
– Да свершится!
– жрец вытащил из мешка большую жабу и вместе с ней принялся скакать по кругу, подпрыгивая чуть не до потолка.
– Ийуйя!
– гудело племя, поднимая руки к летящему жрецу.
Дом Побед превратился в желудок, изрыгающий в небо утробные крики, плач и проклятия. Меня схватили за руки, и, не позволяя вдохнуть хотя бы глоток свежего воздуха, бросили в ноги отца. Сквозь бой тамтамов и завывание жрецов я прокричала вождю:
– Взгляду Несокрушимого подчинятся воины. Они повинуются тебе, когда ты ведешь их в бой. Они слушают тебя, когда ты приказываешь им умереть. Отец, ты не отдашь меня жрецам!
Он ответил:
– Дочь моя, мы гордились твоей красотой в жизни, да возгордимся же твоей кончиной. Помни: всем умирать... Но не каждый погибнет так, чтоб навеки остаться в сердцах людей. Каждый стон, вырванный из твоей груди мастерством палача, мы сохраним в летописи нашего рода.
Над моим ухом с приторной ухмылкой заворковала Крученая Губа: