Боги и касты языческой Руси
Шрифт:
В литовском языке есть слова makstiti — «плести», meksti — «вязать», maks — «торба, мошна» (мы опять возвращаемся к кошулям и кошелям Рыбакова). Из этих и других слов языковеды-лингвисты восстанавливают предполагаемое праславянское слово mokos — прядение.
Это напоминает о Мокуше — странноватом существе из быличек и поговорок русского Севера, с большой головой и руками, очень любящее прясть — когда в ночной темноте в спящем доме слышалось жужжуние вращающегося веретена, говорили — «Мокуша прядёт».
Ей же приписывалась «стрижка» вытертой овцами шерсти (видимо, чтобы прясть из неё). Чтоб не вынуждать Мокушу к таким действиям, ей оставляли что-то
Звучала поговорка угрожающе — оставленная ленивой пряхой прялка со спутанной куделью — «Мокуша опряла!» — считалась недобрым знаком. Мокуша напоминает какого-то мелкого домашнего духа, вроде новгородской мокрухи или общерусских мары, кикиморы. [64]
64
64 Распространённое выражение «Кикимора болотная», закреплённое в нашем сознании сценаристами советских киносказок и мультфильмов, на самом деле ничего общего с реальными представлениями наших предков об этом существе не имеет. Кикиморой могли называть просто домовушку, домового женского рода, или пришлое злобное существо, но с болотом её никогда не связывали.
Но есть и черты, делающие её крупнее, — в великий пост Макуша обходит избы, наблюдая за поведением хозяек.
Тут это уже не мелкая нелюдь, склонная к столь же мелким проказам, а существо, охраняющее порядок — да к тому же одно на все избы, что автоматически повышает её в наших глаза Явилась ли севернорусская Мокуша формой вырождения культа древнерусской Мокоши, или изначально существовала параллельно с нею, неясно.
Для нас важнее именно та черта, которую севернорусская Мокуша добавляет в облик своей великой «тёзки». Мо-кошь/Макошь — пряха. А пряха в мифологии существо более чем почтенное.
Она воплощает ни много ни мало — Судьбу, высшее понятие любой Языческой мифологии. В Ведах с прядением или тканьем сравнивали само творение мироздания.
«Да продлится пряжа!» — восклицает ведический певец-риши, подразумевая — да не прервётся род. В мифах и легендах Эллады судьбу пряли мойры (буквально — часть, доля, сравни «къшь» и славянское мифическое существо, олицетворение личной судьбы — Доля) или, как их еще называли, парки.
В гомеровской «Илиаде» говорится: «После претерпит он всё, что ему непреклонная Участь (мойра. — Л.П.) с первого дня, как рождался от матери, выпряла с нитью», «такую, знать, долю суровая Парка выпряла нашему сыну, как я несчастливца родила».
В «Одиссее»: «Пусть испытает всё то, что судьба и могучие Парки в нить бытия роковую вплели для него при рожденье».
А вот как обстояло дело у скандинавов:
Ночь была в доме,Норны явилисьСудьбу предрекатьВластителю юному,Судили, что будет он прославлен,Лучшим из конунгов прозван будет;Так нить судьбы пряли усердно,Что содрогались в Бралюнде стены.Кроме норн, судьбу пряла, очевидно, и супруга верховного Бога скандинавов Фригг, изображавшаяся
Огромным почётом окружали прядение и связанные с ним вещи и понятия на Руси.
Резной узор, покрывавший прялку, включал и «Громовые колёса» с шестью спицами, и солнечные символы, и воплощающие землю квадраты и ромбы — короче говоря, тут был весь мир, от недр, обозначенных изображением змея или некоего драконоподобного существа в основании лопасти, до космических высот с символами светил и грома.
Форму и узоры (и даже технику резьбы) севернорусских прялок полностью повторяют традиционные надгробья Украины и Югославии, каменные надгробья Московского Кремля XIII–XIV веков. Сербский епископ Павел Ненадович в 1743 году запретил устанавливать на могилах увенчанные «преслицом» (прялкой) столбы и шесты, повелев ставить вместо них кресты.
Любопытно, что, с одной стороны, на русском Севере в ходе обрядового святочного «озорства» парни отбирали прялки у девушек и относили и на кладбище, где могли поставить на могилу или даже побросать в вырытую для погребения яму.
С другой стороны, согласно свидетельству Геродота, в Греции существовал обычай, по которому на острове Делос девушки перед свадьбой наматывали отрезанную прядь волос на прялку и возлагали её на могилу основательниц главного Делосского культа — культа Аполлона Гиперборейского — дев из Гипербореи — то есть с далёкого севера Европы.
Поскольку прялки устанавливали на могилах перед тем, как там стали устанавливать кресты — стало быть, и изображения на прялках значили для язычников не меньше, чем крест для приверженцев новой религии.
Но самой мощной и глубокой по своему Языческому символизму является прялка с русского Севера XIX века, в своё время описанная Б.А. Рыбаковым. Широко известно (его фотографию часто помещают в книгах по русскому Язычеству, начиная с «Язычества древних славян» самого Бориса Александровича) её донце в виде полуфигуры лежащего на спине мужчины с усами и бородою.
Руки его сложены на груди, как у покойника. Однако глаза широко открыты, а из открытого рта с оскаленными зубами выходит лопасть прялки, узор на которой — напоминаю — является символическим изображением мироздания.
На месте полового органа лежащего на донце вырезано громовое колесо. Именно на нём должна была сидеть пряха. [65]
Эта композиция очень напоминает изображения Великой Богини-Матери Дэви в Индии, где Она стоит или сидит на теле Своего супруга Шивы, иногда имеющего вид «шавы» — покойника, но со стоящим мужским органом-лингамом. Вот совершенно так же пряха на русском Севере восседала на теле «покойника» с громовым знаком на месте мужского органа, из уст которого исходило мироздание (кстати, и Шиву, и, ещё чаще, самое Дэви в ипостасях Кали или Дурги изображают с высунутым языком).
65
65 Прялка изготавливалась от начала до конца мужчинами и была традиционным подарком женщине — невесте, жене, дочери. На её донце или, реже, лопасти вырезали, любовно вплетая в орнамент, то самое слово из трех букв, обозначающее мужское производящее начало, которое нынче процарапывают на грязных стенах и заборах.