Боги как люди. Книга 2. Победитель остается один
Шрифт:
Иногда Персефона бывала замкнутой и хмурой, ворчала и капризничала. После ее пятнадцатилетия такое случалось все чаще. Но я старался в такие моменты быть деликатным и понимающим. В конце концов, я старше, и терпения во мне больше. К тому же она всегда сменяла гнев на милость. Особенно в этом помогали щекотка или совместные забавы. Еще настроение ее значительно повышалось, если устроить соревнование и проиграть. Я проделывал это с завидной регулярностью в ее плохие дни и ни разу не попался. Рыбалка на скорость, бег наперегонки, заплыв с лодки до берега – я везде был проигравшим, а Персефона снова смеялась.
Годы пролетели незаметно, но не так, как те, которые я провел в пьяном угаре. Сейчас было время, наполненное теплом, уютом… Время, когда я был не один. У меня была семья.
Все оборвалось не то чтобы внезапно, но стало настоящим сюрпризом для меня. Следующие пять сезонов, что равнялось пяти годам в мире Империи, Персефона стала уделять мне все меньше своего времени. Это случилось не резко, постепенно. Теперь, навещая Альберто и Доминику, я часто не заставал Персефону дома. Прежде, когда она была младше, то всегда ждала меня – и когда удавалось предупредить о своем визите, и когда я появлялся внезапно. Сейчас же ее почти всегда не было.
Как и сегодня. Я покосился на стол, где лежало мое послание для Альберто. Там говорилось, что я приду якобы за жемчужинами от моего постоянного поставщика (так мы все эти годы договаривались о встречах). Письмо лежало на видном месте, но Персефона снова ушла.
– Знаешь, Маттеус, – внезапно проскрипел прокуренным голосом Альберто. – Она у соседей. К ней зачастил этот мальчишка… как бишь его… Агапит. Чуют мои старые кости, скоро будем справлять свадьбу.
И Альберто хрипло засмеялся. Я вздрогнул от этого искреннего смеха старика и почувствовал, что внутри все перевернулось. Это было необычное ощущение, похожее на то, как скручивает нутро перед рвотой от перепитой браги. Только вот меня не тошнило и я капли в рот не брал. Жестами я дал понять Альберто, что отправлюсь в море один, без Персефоны, и засобирался к лодке.
Когда все было готово, за спиной прозвучал ее обвиняющий голос:
– Я видела тебя во сне.
Как всегда, Персефона подобралась неслышно – в этом она походила на Клио, – но вздрогнул я не от испуга, а от ее слов.
– И что это был за сон? – я старался, чтобы голос звучал ровно и как ни в чем не бывало. Мысли о ее возможном замужестве были забыты.
– Много снов. Сначала в них не было никакого смысла. Ты за кем-то следил с бородатым стариком! – выпалила Персефона, а мне пришлось приложить все усилия, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. – Но несколько месяцев назад сон изменился. В нем ты убил девочку, похожую на меня.
– Значит, это был ложный сон, – ответил я, медленно поворачиваясь к ней. – Я никогда никого не убивал.
– Но ты был там… – ее голос звучал беспомощно. – И сон был похож на реальность. И было так больно…
Я вздрогнул, не желая верить.
– Давно ты видишь эти сны? – спросил я.
– В первый раз случилось, когда… мне было около пятнадцати. – Она смутилась и сильно покраснела, но я не понял почему. – С тех пор они снились мне. Сны были странными, но в них не было ничего опасного. Ты просто все время путешествовал, и я думала… Думала, что такова твоя жизнь. Но убийства…
Я размышлял, как мне поступить. Все отрицать или рассказать правду. Мириады мыслей проносились
– Давай сегодня выйдем в море не для рыбалки, – медленно произнес я. – И я расскажу тебе кое-что.
Она смело ступила на борт лодки, и я понял, что начинается новый этап моей долгой жизни.
– То есть я чудовище? – выдавила Персефона между всхлипами.
– Не вижу, чтобы ты была чудовищем, – неловко пошутил я. – Просто девчонка, может быть, немного тощая…
Я ткнул ее пальцем в бок, пытаясь сгладить все то, что рассказал до этого. Но она не рассмеялась в ответ, а уткнулась лицом мне в плечо, и я почувствовал горячую влагу на своей рубахе. Ярко светило солнце, отражаясь от голубой воды, наша лодчонка качалась на волнах, а мы сами сидели на ее дне, расстроенные и подавленные. Я приобнял Персефону за плечи и покрепче прижал, даря утешение.
– Что же нам делать? – шепотом спросила она.
– Жить, – просто ответил я.
Она внезапно отстранилась, поднимая лицо ко мне, и пристально посмотрела на меня странным взглядом.
– Сколько тебе лет? – сипло прошептала Персефона. – Сколько я тебя помню, ты не меняешься.
– Много, – усмехнулся я. – Очень и очень много.
– И ты видел, как я появилась на свет? – с сомнением спросила она.
– Да.
– Фу! – Персефона нахмурилась.
– Ничего не фу, – оборвал ее я. – Это был самый запоминающийся и трогательный момент в моей жизни.
– Ты любил мою мать? – продолжила выпытывать Персефона.
– Я был привязан к ней, хоть и недолго знал…
– Нет, – нетерпеливо оборвала меня она. – Ты был влюблен в нее?
– О… – я растерялся. – Не думаю… Я знал ее всего неделю.
Я старался быть искренним. Я мог бы полюбить Клио, но у нас было недостаточно времени. Отчего-то в ответ на мои слова Персефона облегченно выдохнула.
– Я хочу искупаться, – выдала она.
Это было так неожиданно, что я не нашелся с ответом. Но в следующий момент она уже скинула просторное платье длиной до щиколоток и нырнула в воду, сверкнув белизной кожи. Мы и раньше купались вместе, но всегда в одежде, и она была гораздо младше. И у нее не было этих новых форм…
Я одернул себя, стаскивая рубаху. Вряд ли она воспринимает меня как мужчину, но позже стоит с ней побеседовать о неуместном для молодой женщины поведении. Я нырнул в теплые ласковые воды и, проплыв немного на глубине, поднялся на поверхность. Персефона плескалась рядом. Я старался не опускать взгляд ниже ее подбородка. Она больше не плакала, черты лица разгладились, а в глазах горело озорство. Можно и повеселиться, решил я, а нотации оставим на потом. Этот день и так был слишком сложным, со множеством не самых приятных открытий для нее.