Боги (не) любят
Шрифт:
Иссил тоже прикрыл глаза и, не раскрывая их, признался:
— Украшают обычно лентами. Но я почему-то не могу представить их. Зато ясно вижу полотенце, что мать вышивала птицами. И понимаю, что его создать получится. Но не рвать же его? Может, рушники повяжем на бортах?
— А точно! — обрадовался Пард. — Это мы в знакомое село едем с лентами, а здесь мы явимся на переговоры, так что и полотнища должны быть видны издали, а то еще запрут ворота.
— Ворота все равно запрут, но хоть военную тревогу не объявят, — проворчал Лигран. — Твори рушники.
— А что, если сюда вместо лав сделать сидушки со спинками, вроде тех кресел, которые мы разбирали в ложе, но, например, из лозы плетеные, — теперь схватился за голову Иссил и опять ринулся вокруг телеги. — Будет и богато, и необычно.
— Но тогда у нас места в телеге не останется, — возразил Пард. — Ни мешок бросить, ни бревно погрузить.
— Тогда давай лавочки со спинками сделаем, а под сиденье можно твои мешки складывать, — пошутил изобретатель, но соклановцы его юмора не оценили. В один голос рявкнули:
— Твори! — прилетело от Парда.
— И всем одежду как у тебя! — дополнил Лигран, вспомнив, как при ворожбе истончилась ткань платья у новоявленной дочки.
Иссил пожал плечами, прикрыл глаза и сотворил. Была бы Ирина с ребятами, удивилась бы. Посреди леса стоял добротный, простейший тарантас, на который в шесть рук мужчины повязывали длинные, праздничные, беленые полотнища с узкой полоской вышивки по торцам.
Когда последний рушник был закреплен, на поляну выскочило семейство лосей.
Парни даже головы не повернули на новых питомцев вожака. Зато жених крякнул:
— Это олешки?
— Ты сам сказал, что лучше быки, — возмутился Деб. — А тут вон и бык, и корова, и теленок, правда дикие. Телку почти два года. Он практически взрослый, и его можно запрячь в телегу.
— А его родителей под седло? — хохотнул Иссил и переменился в лице, когда увидел кивок Хранителя.
— Ну да! Я их ментально закодировал. Будут слушаться только нас, то есть признают своими седоками. Вы с Пардом — верхом. Мы с женихом на повозке, — оглядев нарядных парней, распорядился Хранитель Его взгляда на Лиграна хватило, чтобы рубаха и штаны последнего изменили цвет. Глядя, как сородич с изумлением осматривает обновки, шутник усмехнулся, — Поехали?
Когда на околице появилась таратайка в сопровождении двух всадников, то поселяне так опешили, что даже бревном не перегородили проезд. Скорость продвижения кавалькады и животные, что гордо и непринужденно несли седоков, просто шокировали охранников, отвечавших сегодня за доступ в деревню. Переполох, конечно, начался, да и про ворота вспомнили, но путники уже пролетели через центр села.
Возле дома старосты процессия остановилась, но опять ненадолго, только для того, чтобы принять в повозку старосту с его жинкой. Зеваки еще не успели собраться, а кавалькада направилась к дому знахарки. Самые смышленые из ребятни оседлали плетень возле избушки Бины. А взрослое население поспешало степенно, ведь понятно, что это за пришлыми приехали.
Опять ведьма как в воду глядела,
Лоси неслись по улочке не пугаясь лая собак, не обращая внимания на суету во дворах. Да и где же это, люди добрые, смогли их приручить? Видать, издалека чужаки попали, потому что у соседей таких чудес не видели, да и о таком ни от кого не слыхали.
Каково же было удивление народа, когда навстречу всадникам из домика калечки выплыли две наряженные павы. В одной, по старенькому плату, узнали Бину, только непонятно откуда у нее обновы.
Молодцы, что приехали верхом на лосях, спрыгнули и бросились к белоликой девице, что поутру простоволосой разгуливала:
— Сестра Иррина, по добру ли? Здорова ли? Испугала нас.
Вроде не похожи, но есть в них что-то неуловимое — родственное. Оба высокие, плечистые, статные. Одеты одинаково. Стоят перед девкой, ручки ей жмут, в глаза заглядывают.
Светлые короткие волосы ветерок треплет, на крутые лбы пряди швыряет. На скуластых лицах улыбки. Дымчатые глаза под дугами русых густых бровей вроде сестру осматривают, а нет-нет, да на Бину поглядывают.
А чужачка, бесстыдница, при всем честном народе отодвинула платок и по очереди их обняла да в щеки расцеловала, приговаривая:
— Со мной все в порядке, мальчики. Ох, как я испугалась, — затем окинула собравшихся сердитым взором и нехотя поправила диковинную накидку. — Позвольте вам представить нашу спасительницу — очаровательную целительницу. Бина, — обернулась она к спутнице, — это братья мои: Пард и Иссил.
Оба молодца поклонились ведьме в пояс, как благородной. А та не будь дурой, возьми, да и ответь им, словно право имеет. Словно не ходит по деревне сплетня…
Ну да ладно, знахарке перед чужаками отвечать…
А перед домом начиналось действо, да по всем правилам!
— А чья будет красавица? — спросил юноша из повозки, пристально глядя на побледневшего старосту. А тот как воды в рот набрал. Сидит в таратайке, глаза отводит, словно его сватают. Заворчал люд, зашептал…
Но старостина жинка — баба бойкая, не растерялась:
— Так нашего роду-племени. Чьей же ей еще быть?
— И муж, детки имеются? — опять начал пытать юнец. А одет-то еще наряднее тех парубков, что возле девиц стоят. У него и рядом с ним сидевшего богатыря рубахи со штанами, словно снег белые.
Только вот чудо! Мужик вроде старше всех будет, но молчит. Глазами по толпе водит, вроде недруга выискивает. Да откуда же у него здесь ворогам взяться, коли только приехал.
Вот и старосте бы промолчать, да после слов парня влез:
— Да кому она нужна?
Жинка его чуть не зашипела как кошка, да при чужих сдержалась, только взгляды косые кидает. А Пард с Иссилом, услышав эти слова, обрадовались, развеселились:
— Ну, раз вам не нужна, то себе возьмем! — хохотнул один.