Боги войны
Шрифт:
— Останавливать тебя никто не стал, — заметил Брут.
— Еще бы они посмели! — бросил Юлий. — В нашем сенате умные головы можно счесть по пальцам на руке. Остальные — лишь угодливые недоумки; их тщеславие заслоняет им все остальное.
Брут пристально рассматривал человека, которого знал так много лет.
— А чего ты ждал? Ведь именно такой сенат тебе и нужен. Они понаставили по городу твоих статуй и все время выдумывают для тебя новые почести, лишь бы удостоиться твоего благодарного кивка. Ты ждешь от этих людей бурных дебатов, а меж тем достаточно сенатору сказать одно неверное слово,
Брут опять протянул руку, взял монету и прочел надпись на ней:
— «Пожизненный диктатор» — вот кем они тебя выбрали, а теперь придумывают новые слова, всячески прославляя твое имя. Тебе это не надоело?
Юлий вздохнул и на миг опустил веки.
— Но я заслужил все, что они делают и говорят, — просто сказал он. Когда Юлий открыл глаза, Брут не смог вынести его холодного взгляда.
— А разве нет? — настойчиво продолжал Юлий. — Скажи мне, в чем я просчитался с тех пор, как вернулся? Разве я не выполнил свои обещания? Спроси у легионеров Десятого или Четвертого, которым раньше командовал, — солдаты в моих поступках не видят ничего дурного.
Брут почувствовал поднимающийся в собеседнике гнев и погасил собственный. Юлий хоть и позволяет ему больше, чем кому бы то ни было, даже Марку Антонию, но ровней себе не считает.
— Обещания ты выполнил, — примирительно отозвался Брут.
Юлий прищурился, как будто искал в словах собеседника скрытый смысл; затем его лицо прояснилось, и Брут от облегчения весь покрылся потом.
— Удачный был год, — сказал Юлий, кивая самому себе, — мой сын подрастает, а со временем, думаю, народ примет и Клеопатру.
Брут заставил себя промолчать, понимая, что это деликатная тема. Горожанам понравился новый храм Венеры. В день открытия они стекались огромными толпами, восхищались постройкой и приносили пожертвования. Внутри храма перед ними представала статуя Венеры с лицом египетской царицы. К негодованию Цезаря, кто-то осквернил статую, подрисовав ей золотой краской соски. Пришлось выставить в храме постоянную стражу и объявить награду за сведения о виновнике. Однако донести никто не спешил.
Брут не смотрел Юлию в глаза, боясь рассмеяться над его суровым видом. Терпению Цезаря есть предел, и Брут, даже если начинал поддразнивать друга, этот предел отлично знал. Посмеиваться над тщеславием Юлия — удовольствие опасное, диктатор сносит насмешки только в те дни, когда ему приедаются празднества и триумфы.
Потихоньку от Юлия Брут сжал руку в кулак и просунул большой палец между средним и указательным. Неужели горожане не соскучились по плавному течению повседневной жизни? Рим не знает покоя — диктатор то объявит новые большие игры, то вдруг решит, что очередной триумф состоится на следующей неделе. Горожане постоянно навеселе — им выдают вино, — но Бруту с его постоянной досадой их веселость уже казалась неестественной.
Он получил немалое удовольствие, наблюдая за Галльским триумфом, когда грязного и обросшего Верцингеторикса волокли в цепях на казнь. На представлении с волками и кабанами Бруту досталось одно из лучших мест. На Тибре сделали запруду, чтобы устроить морское сражение, и вода там покраснела от крови. Чудеса следовали одно за другим; сенаторы пришли
Часто ему хотелось просто сесть на коня и уехать из города. Юлий отсыпал ему достаточно денег, хватит на покупку дома и на безбедную жизнь. Когда становилось совсем уж невыносимо, Брут мечтал взять корабль и уплыть подальше, куда-нибудь, где нет Юлия и где можно обрести покой. Хотя кто знает — есть ли вообще такие места на свете? Как неразумный ребенок расчесывает подсохшую ранку, так и Брут неизменно возвращался к Юлию, словно зачарованный, и все больше и больше погружался в пучину своей тоски.
— Ты собираешься в сенат? — спросил он, чтобы нарушить молчание.
Юлий фыркнул.
— В это сборище торговцев речами, где можно за бронзовую монетку купить тысячу слов? Нет уж, мне нужно написать письмо парфянскому царю. Я не забыл, по чьей милости погибли Красс и его сын. Долг старый, но я должен рассчитаться за тех, кого нет в живых.
— Я уж решил, что тебя окончательно опьянили наслаждения Рима, — мягко произнес Брут. — Значит, ты почувствовал запах весны?
Юлий улыбнулся этому замечанию.
— Может быть. Я — старый боевой конь, дружище, а империю не построишь, сидя в сенате. Я должен быть везде.
— Легионеры Десятого уже не молоды, — ответил Брут. — Трудно поверить, но они очень охотно отправились на свои новые земли.
Юлий усмехнулся:
— Убивать всегда найдутся желающие. Наберем новые легионы, которые никогда не слышали боевых труб, никогда не шагали до полного изнеможения, как доводилось нам с тобой. Чем прикажешь мне заняться после моего последнего триумфа? Сидеть и улыбаться, дожидаясь, пока вырастет сын? Я не создан для спокойной жизни. — Он улыбнулся. — Впереди Египетский триумф. Чтобы его подготовить, в город съехалась целая уйма художников и зодчих. — Юлий смотрел в пространство, думая о том, как опять поразит Рим. — Это будет величайший триумф в истории города, я обещаю.
— Неужели такое возможно после того, что мы видели в прошлый раз? Народ все еще судачит о морском сражении на Марсовом поле, — сказал Брут, стараясь не выдать отвращения.
Во время этого представления пленные солдаты дрались на маленьких галерах с преступниками, приговоренными к смертной казни. Большой водоем, в котором устроили морское сражение, был неглубоким, и трупы участников, лежавшие на дне, напоминали заросли темных кораллов. После боя светлая вода стала похожа на густую красную похлебку, а когда запруду разрушили и вода потекла в Тибр, река тоже покраснела. И не один день над Римом витал запах гниющей плоти.
Юлий похлопал друга по плечу и, потягиваясь, встал.
— Для последнего триумфа я припас кое-что новое. — Он, казалось, собирался открыть свой план, но только хитро ухмыльнулся: — Я позабочусь, чтобы тебе досталось лучшее место на Форуме. Обязательно приведи свою новую подругу.
Брут кивнул, хотя этого делать не собирался. Он вспомнил о своей матери — захочет ли Сервилия видеть, как Цезарь демонстрирует свою царицу и свое непомерно раздутое чванство?
— Жду с нетерпением, — сказал он.