Богиня света
Шрифт:
Лина все еще держала прохладную руку Памелы и теперь повлекла умершую к большой, украшенной серебряными орнаментами двери в дальнем конце зала. Дух умершей, не сопротивляясь, пошел за ней. Выйдя через дверь, они очутились в широком коридоре, на потолке которого висели драгоценные люстры. Лина повернула направо, потом налево. Огромная стеклянная дверь распахнулась, не дожидаясь прикосновения, и Лина с Памелой вышли в невероятно красивый двор, где стояли мраморные статуи, бил огромный фонтан и пенились цветы всех оттенков белого.
Несмотря
– Фантастично, правда? – сказала Лина. – Я влюбилась во все это сразу, как только увидела.
Памела посмотрела на Лину и быстро моргнула, как лунатик, пытающийся проснуться.
– Так ты не из них, да?
– Нет, – Лина покачала головой, и ее волосы, спускавшиеся до изящной талии, колыхнулись.
Она улыбнулась и показала на свое тело.
– Вот это – да, принадлежит одной из них, но это, – она прижала ладонь к сердцу, – это абсолютно смертное. Я вроде тебя – дух, попавший сюда из, как они говорят, современного мира смертных. Идем вот сюда, сядем на скамейку.
Лина подождала, пока Памела сядет, и продолжила:
– Я на самом деле занималась хлебопечением в Талсе. Это длинная история, но в итоге мы с Персефоной заключили соглашение. Когда в Талсе весна, ее душа находится там, в моем теле, а я – здесь, с Гадесом. Когда в Оклахоме осень и зима, я там, а она резвится на Олимпе или где-то там еще, в своем божественном теле.
Лина усмехнулась.
– Довольно неплохая сделка. Зима в Оклахоме чудесная, а в Элизиуме, – она широким жестом обвела все вокруг, – всегда все безупречно. Ну и конечно, Гадес.
Взгляд Лины смягчился.
– Я не могу… Я не знаю, смогу ли принять все это. – Памела провела ладонью по лбу и тут же изумленно вздрогнула и уставилась на свою бледную, полупрозрачную руку. – Я не чувствую себя собой. Я не похожа на себя.
– Я знаю, милая, знаю. Так всегда бывает, когда человек умирает внезапно, когда он не готов к смерти. А тебе в особенности трудно, потому что ты совсем не ждала такого конца. Но обещаю, Элизиум будет рад тебе. Ты обретешь здесь мир и покой. Не надо бояться. Просто прислушайся к своей душе… она понимает куда больше, чем тебе кажется.
– Покой… – повторила Памела.
Она уже перестала задыхаться, и ей было не так страшно. Сквозь потрясение и панику она ощущала нечто, немного похожее на голос Лины. Оно было нежным, теплым, утешающим, как дождь поздней весной или дневной сон, и оно витало в воздухе вокруг нее. Легкий ветерок касался ее призрачного тела, успокаивая. И казалось, что он шепчет ее имя, как мать, нашедшая наконец потерявшееся дитя.
– Понимаешь, о чем я говорю? – спросила Лина, всматриваясь в лицо Памелы.
Памела глубоко вздохнула и снова посмотрела на свое тело. На этот раз светящаяся полупрозрачная кожа не испугала ее. Ведь это по-прежнему была она – ее руки и ноги, ее туловище.
– Кажется, я начинаю понимать. – Задумавшись, Памела привычно провела рукой по волосам, лишь смутно отметив, что пальцы как будто прошли сквозь прохладный туман. – Я могу поверить, что найду здесь мир и покой, но как насчет любви?
– Ты уже знаешь ответ, Памела. Ты все еще любишь Аполлона?
– Конечно, – без колебаний ответила Памела.
Лина улыбнулась.
– Это потому, что любовь – то немногое, что мы действительно можем взять с собой.
– Но что с… – Памела в очередной раз подняла полупрозрачную руку. – Я не похожа на себя прежнюю.
– Нет, ты не та же самая, но твой дух обладает телом и чувствами. А остальное зависит от тебя и Аполлона.
– Но как можно любить призрака? – с отчаянием спросила Памела.
Лина опять взяла ее за руку.
– Мне больше нравится думать об этом как о любви к сущности, скрытой в личности.
– Я умерла.
На этот раз, когда Памела произнесла ужасные слова, ее сердце не содрогнулось и она не почувствовала себя так, словно ей нужно немедленно проснуться, чтобы избавиться от кошмара. Ее мысли текли неторопливо – она беспокоилась о брате, о родителях, о Вернель… но эта тревога была какой-то отдаленной, как будто Памела вспоминала давнюю сладкую мечту. Не то чтобы она забыла всех или перестала любить, нет. Она просто чувствовала, что далеко отошла от прежней, знакомой жизни. Памела гадала, нет ли у души некоего защитного механизма, который не дает целую вечность цепляться за то, что осталось позади. Вечность… это было совершенно непостижимо.
– Я умерла, но осталась собой.
– Да, милая, и у тебя все будет хорошо, – сказала Лина.
Потом она подняла голову и улыбнулась.
– А вот и наши боги идут.
Гадес и Аполлон шагали рядом через двор. Темный бог положил руку на плечо друга и что-то пылко говорил ему на ходу. Аполлон кивал в ответ, но когда увидел Памелу, его внимание тут же устремилось к ней, и он поспешил к скамье, где сидели они с Линой. Он остановился перед Памелой.
– Ты выглядишь так же паршиво, как сразу после укуса змеи, – сказала Памела. – Что, рука все еще болит?
– Нет! – воскликнул он, едва не расхохотавшись. – Теперь никакой боли в теле!
Он осторожно погладил ее по щеке.
– Ты стала опять собой, сладкая Памела?
– Да, похоже на то. В чем-то я изменилась, но все равно это я. Может быть, это даже больше я, чем когда-либо, – ответила она, и ее голос зазвенел от этой удивительной мысли.
– И ты прощаешь меня за то, что я похитил твою душу и принес сюда?
Памела всмотрелась в его красивое лицо. Лина была права. Она принесла с собой свою любовь и еще кое-что – вроде веры, надежды и способности прощать.