Богинями мы были и остались
Шрифт:
Пошло-поехало, больше за весь вечер Лика не дала мне и слова сказать. Все-таки отчаянная болтушка моя сестренка!
Поднимаясь в квартиру, я поймала себя на том, что снова прокручиваю в голове наш разговор с Ликой, теперь уже для того, чтобы пересказать самые интересные и забавные моменты Егору. Но дома ли он, вот в чем вопрос?
Он был дома, сидел на кухне и, мученически хмуря брови, пытался достать занозу из пятки.
— Был в лесу, — коротко отчитался Горе.
— Босиком? —
— Понимаешь, там такой вид, если на дерево залезть. А без ботинок карабкаться удобней.
— Ты ел что-нибудь?
Горька недоуменно оглядел кухню, припоминая. Иногда он ужасно походил на художника, каким его изображают в кино или в мультфильмах — рассеянный такой, не думающий ни о чем, кроме чистого холста, на котором играет воображение.
— Ты останешься, да?
— Угу. Если вытащу эту гадость, а то ведь «скорую» придется вызывать. — Он снова поморщился.
— Представляешь, я сегодня встретилась с Ликой и сказала ей правду.
— Кто такая Лика? В чем правда?
Я стала рассказывать, но в процессе Горьке удалось все-таки вытащить занозу, внимание его переключилось, и он уволок меня в спальню. Повесть о сестре я продолжала уже на рассвете.
Утром Егор сообщил, что снова уезжает.
— Денька на три, не больше, — бодро добавил он.
— Будешь звонить?
— Обязательно, — небрежный поцелуй в затылок, — не балуйся!
— Егор… — позвала я, когда он уже щелкнул замком, и ни с того ни с сего, вот уж нашла время: — Давай родим ребеночка!
Он вернулся, не разуваясь, прошел в комнату и сел на кровать.
— Прямо сейчас? — Небрежные пальцы на моей щеке.
— Егор! Давай хотя бы поговорим.
— У меня поезд через полчаса.
— Вечно эти твои поезда, самолеты, теплоходы и космические корабли! Ты готов смыться от меня на край земли!
— Мариш, зачем ты меня мучаешь?
— Это ты меня мучаешь!
— Послушай, ну почему именно сейчас? Я уезжаю на несколько дней, мы можем поговорить потом…
— Я ненавижу слово «потом»! И тебя вместе с ним.
— А я тебя люблю. — И небрежное объятие. Почему я всегда затеваю этот разговор, когда он собирается уходить? Откуда именно в такие моменты берутся силы и смелость? Я ведь точно знаю, что он не отложит поездку, не сядет напротив и не станет слушать меня в то время, как его очередной поезд отходит от перрона. Я начинаю этот разговор, когда уверена, что Егор уйдет и говорить будет не с кем. Я так боюсь… Остается только беседовать самой с собой. Примерно так:
— Как ты считаешь, он меня любит?
— Конечно. Еще бы. Сильно. И только тебя одну.
— А почему тогда он не женится? Не переедет ко мне окончательно или не купит наконец квартиру?
— Что ты хочешь? Егора или свадьбу? Любовь или совместное проживание?
— Я хочу
Лика привезла задаток, но в ресторан мы по этому поводу не поехали, у меня было слишком много дел, да и она спешила. Договорились обязательно встретиться на выходных, оформить квартиру на этой неделе все равно не получалось.
Я спускалась в метро, когда меня настиг звонок мобильного.
— Ты пропала, подруга, — пожурила меня Лелька, — что делаешь вечером?
— Принимаю ванну. Если серьезно, я освобожусь часа через полтора, могу подъехать.
— Давно бы так!
Мне зашагалось веселее, все-таки хорошо, что на свете есть друзья, да?
Я надеялась, что Лелька поможет мне хоть немного примириться с действительностью. Лучше бы я сидела дома и училась справляться со своими проблемами самостоятельно.
Подруга, встретив меня задушевно и радостно, тотчас завела старую песню о моей неудавшейся личной жизни. Очевидно, на фоне своей грядущей свадьбы мое положение казалось ей совсем уж никудышным. Только теперь она не уговаривала меня объясниться с Горькой, наоборот.
— Я тебя умоляю, Марина, брось ты его, — талдычила Лелька, пока я уминала вторую тарелку запеканки. — У моего Валерки такой друг обалденный, состоятельный, симпатичный, очень-очень интересный…
— Это ты дура! — ограничилась я ответным оскорблением, вместо того чтобы выдвинуть подруге какие-то обстоятельные аргументы, касающиеся ее невмешательства в мою личную жизнь. Загну-у-ла! Мне стало плохо от собственных мыслей, поэтому я переключилась на легкие вопросы: — Ты можешь конкретно сказать, что тебя в Егоре не устраивает?
— Да нормальный мужик, — сказала Лелька, — вполне.
— Ничего не понимаю, — пробормотала я себе под нос, — а зачем ты мне тогда предлагаешь еще кого-то?
— Эх ты, — ласково отреагировала подруга, — тебе скоро сороковник…
— Ты чего?! — взбеленилась я. — Мне до сорока еще бегать и бегать!
— Неважно. Замуж тебе надо, — вздохнула она, — а Горе твое — оно и есть горе. Кандидатура бесперспективная.
Лелька отвернулась от меня и уставилась во двор, где шумела детвора. Что-то в поведении подруги настораживало меня.
— Ты от меня ничего не скрываешь?
— Марин, ты меня знаешь, я все как на духу!
— Ну точно что-то случилось. Рассказывай!
— Господи, да о чем?! Чего ты меня глазами буравишь? Тоже мне следователь КГБ!
Судя по ее реакции, я угадала. Лелька слишком уж суетилась, и это наводило на некоторые мысли.
— Рассказывай, — тихо, но грозно повторила я. Она стала ходить по кухне взад-вперед, то и дело натыкаясь на мои ноги.
— В общем, да, ты права, тебе, наверное, надо рассказать, — вымолвила она наконец и торжественным голосом продолжила: — Я видела его с бабой.