Богоборцы из НКВД
Шрифт:
Следователь: А ещё там насчёт чего было, и когда вы это написали, 5 октября.
Митрополит Пётр: Нет, 21 июля, хорошо не помню, кажется, так, я писал несколько раз.
Следователь: Мы насчёт последнего.
Митрополит Пётр: Это было написано после отпуска.
Следователь: А как вы их вручили?
Митрополит Пётр: Я их просто отдал брату и больше ничего.
Следователь: А брат должен был разнести?
Митрополит Пётр: Да. Только вы, пожалуйста, его не арестовывайте, он просто исполнял мою волю, и ничего худого здесь нет.
Следователь: Значит, повторите, что вы нам можете сказать по поводу данного вами завещания о невозможности отправления обязанностей Патриаршего Местоблюстителя, что вы можете сказать о ваших преемниках на случай такой невозможности.
Митрополит Пётр: Первое я написал, я не помню, в июне, а, может бьггь, даже и в мае, одним словом, — в летние месяцы, я последовательно назначал своими
Следователь: А что, это светлая личность?
Митрополит Пётр: Я не знаю. Нужно же было назначать кого-нибудь. Второе завещание написано после 5 декабря, и там я назначал, кроме Сергия, митрополита Михаила и Иосифа Ростовского.
Следователь: Кому вы дали?
Митрополит Пётр: Только брату, ему велено было разослать. Было написано два экземпляра, один экземпляр я дал брату.
Следователь: У вашего брата чин низкий?
Митрополит Пётр: Да, он иерей. Я просил его в присутствии трёх лиц вскрыть акт и направить по принадлежности. Пакеты были запечатаны в присутствии Ивана Гавриловича Соколова и Величкина, они оба благочинные.
14 декабря 1925 года митрополит Сергий (Страгородский) послал на имя епископа, управляющего Московской епархией, уведомление о том, что в соответствии с распоряжением Патриаршего Местоблюстителя он приступает к исполнению обязанностей Местоблюстителя.
Но теперь начинается работа Евгения Александровича Тучкова уже непосредственно с ним. А отношения у них сложатся, что называется, спокойными и деловыми.
А. Солдатов пишет: «Ещё в 25-м у Тучкова созрел план легализации тихоновщины через издание от её лица документа о «новых принципах» существования церкви в СССР. Первой обкаткой этого плана была фабрикация завещания патриарха Тихона, на которое сергиане ссылаются как на документ, наметивший основную идею декларации — о подчинении церкви соввласти. Завещание было именно первым проектом декларации, так до конца и не согласованным с патриархом. Публикацию завещания в «Известиях» сопровождал ряд странностей, на которые обращают внимание исследователи: передовица с бесконечными заклинаниями — «только не подумайте, что документ фальшивый»; факсимиле очень чёткой подписи патриарха (другие документы того времени он подписывал неразборчиво); ошибки в его титуле; текстуальные совпадения с декларацией 1927 года и её черновыми версиями, в том числе наличие чекистских клише.
Завещание не достигло желаемой цели — преемники-местоблюстители патриарха и их заместители не шли на подчинение церкви ГПУ. Доработка документа продолжилась в середине 1926 года, когда церковь возглавил Сергий. Шёл сложный процесс оттачивания формулировок, но вдруг Сергия арестовали. Формальным поводом для ареста стало участие в тайных выборах нового патриарха, проводившихся по всем правилам конспирации: посыльные — простые миряне — разъезжали по всей Руси от епископа к епископу, посещали даже арестованных и ссыльных иерархов, собирая от них листочки с единственным словом — именем будущего патриарха. Так удалось опросить почти сотню епископов, причём 72 из них проголосовали за митрополита Казанского Кирилла (Смирнова), впоследствии непримиримого противника декларации Сергия и одного из отцов катакомбной церкви. Списки епископов, участвовавших в голосовании, попали в «контору», все они, в том числе Сергий, были арестованы, а избранный главой церкви митрополит Кирилл, так и не ставший патриархом, вообще больше никогда не увидел свободы (его расстреляли в 1937-м). Тучков, между прочим, вёл переговоры о декларации с Кириллом. Когда чекист потребовал: «Если нам нужно будет удалить какого-нибудь архиерея, вы должны будете нам помочь», — митрополит Кирилл произнёс роковую фразу: «Евгений Александрович, вы не пушка, а я не бомба, которой вы хотите взорвать изнутри Русскую церковь!»
Бомбой стал Сергий, а ускорила его «преображение» тюрьма. Тучков по нескольку раз в неделю посещал иерарха в камере, обсуждая будущую декларацию. Одновременно предупреждал, что в случае неподписания декларации Сергий лишится свободы навсегда. Сергий сделал выбор и 2 апреля 1927 года торжественно вышел из застенка, вернув себе должность заместителя местоблюстителя. В середине мая он создал Синод из преданных ему лично епископов (Синод был незаконен, потому что выбирать патриарха должен Поместный собор) и получил справку из НКВД о регистрации. Формулировки декларации тем временем продолжали оттачиваться, но уже не Тучков ходил к Сергию, а наоборот. Наконец, 29 июля Сергий и статисты из Синода поставили подписи под «историческим документом», а 19 августа, на Преображение, его опубликовали «Известия ВЦИК», попутно сообщив о создании Синода. В церковной среде тем временем распространилась альтернативная — Соловецкая — декларация, в
В постановлении Коллегии ОГПУ от 2 апреля 1927 года говорилось: «СТРАГОРОДСКОГО из-под стражи ОСВОБОДИТЬ под подписку о невыезде из гор. Москвы. Дело следствием продолжать».
А спустя всего два года, в августе 1929-го, Е. А. Тучков будет докладывать: «Митрополит Сергий по-прежнему всецело находится под нашим влиянием и выполняет все наши указания. Им посылается запрос митрополиту Евлогию с требованием объяснений по поводу панихиды по расстрелянным. Сергий готов сместить его и заменить любым кандидатом по нашему указанию. Сергиевским синодом выпущен циркуляр епархиальным архиереям с возложением на них ответственности за политическую благонадёжность служителей культа и с предписанием репрессирования по церковной линии за а/с деятельность. Сам Сергий также приступил к этому репрессированию, увольняя виновных попов. Мы намерены провести через него указы: 1) о сдаче некоторых колоколов в фонд обороны страны и 2) о запрещении говорить тенденциозные проповеди с указанием тем, которые он разрешает затрагивать (темы догматические и богословские)».
Но вернёмся к декларации. А. Солдатов констатирует: «В декларации Сергий отвечает Соловецким сидельцам-исповедникам, называя их «кабинетными мечтателями», «людьми, не желающими понять знамения времени» и провозглашая вместо отделения полное подчинение церкви режиму. Декларация оказалась более политизированным документом, чем все её проекты и черновики. Например, в итоговый текст вошло требование к священникам-эмигрантам прислать в Москву подписки о лояльности к соввласти. Между прочим, эти священники и оказались в эмиграции, потому что были, мягко говоря, нелояльны. В том абзаце, где говорится о «наших радостях — ваших радостях», появилась выбивающаяся по стилю вставка с осуждением убийства советского посла Войкова в Варшаве. Как предполагает доктор исторических наук Сергей Бычков, эту вставку внёс в последний момент Тучков — Войкова убили за месяц до издания декларации. Это был коварный ход: Войков участвовал в расстреле царской семьи и его убили в знак мести за помазанника Божия. Осуждал Сергий и некий бойкот как разновидность «ударов, направленных в Союз», а значит, и в церковь. Незадолго до декларации дипотношения с СССР разорвала Великобритания, а внутри страны начались разгром троцкистско-зиновьевской оппозиции, сворачивание нэпа, подготовка и узурпация власти Сталиным. В таком политическом контексте слова о внешних ударах и внутренних бойкотах звучат как клятва в верности Сталину. Впоследствии Сергий и его преемники будут приносить такие клятвы более прямым текстом…»
Как следствие декларации: «Уже в 27-м появились первые арестованные епископы и священники, которым ОГПУ прямо вменяло отказ от принятия декларации. В 1928–1929 годах арестованные оппоненты Сергия исчислялись уже десятками тысяч — декларация стала тестом на лояльность. В 1930 году были закрыты практически все «несергианские» храмы, и каноническую церковь загнали в катакомбы. В том же году Сергий заявляет, что «репрессии в отношении верующих применяются за разные противоправительственные деяния. Некоторые из нас продолжают вести себя как политические противники Советского государства».
После нескольких допросов местоблюститель митрополит Пётр (Полянский) пишет письмо Б. А. Тучкову следующего содержания:
«Начальнику 6-го отд. Евгению Александровичу Тучкову. Русская церковная история едва ли знает такое исключительно трудное время для управления Церковью, как время в годы настоящей революции. Тот, кому это управление поручено, становится в тяжёлое положение между верующими (по всей вероятности, с различными политическими оттенками), духовенством (также неодинакового настроения) и Властью. С одной стороны, приходится выдерживать натиск народа и стараться не поколебать его доверия к себе, а с другой — необходимо не выйти из повиновения Власти и не нарушать своих отношений с нею. В таком положении находился Патриарх Тихон, в таком же положении очутился и я в качестве Патриаршего Местоблюстителя. Я отнюдь не хочу сказать, что Власть вызывала на какие-либо компромиссы в вопросах веры или касалась церковных устоев, — этого, конечно, не было и быть не может. Но у народа своя точка зрения. Простой, например, факт передачи какого-либо храма обновленцам, от которых он отворачивается с негодованием, истолковывается в смысле вмешательства Власти в дела церковные и даже гонения на Церковь. И, как ни странно, — в этом он готов видеть чуть ли и не нашу вину. Между прочим отмечу, что среди тех же самых вопрошателей замечается и тяготение к Власти, если мимоходом коснёшься вопроса о социальной революции и пояснишь, что задача её — улучшить жизненные условия трудящихся классов. Теперь спрашивается, какая же в данном случае должна быть линия моего поведения?