Богохульство
Шрифт:
Долби, афроамериканец лет тридцати девяти, сам подошел ближе. Расслабленный, как калифорнийский серфер, он был высокий, широкоплечий, приветливый и, казалось, простой в общении. Форду он сразу понравился. Как и все, Долби выглядел смертельно уставшим – белки глаз испещряли красные прожилки. Он протянул руку:
– Добро пожаловать! Прости, что встречаем тебя в таком виде. Некоторые из нас на ногах тридцать шесть часов подряд.
Хазелиус повел Форда дальше.
– Алан Эдельштайн, наш математик.
Человек, которого до этой минуты Форд не замечал, ибо тот сидел в стороне
– Как книга? – поинтересовался Форд.
– Очень увлекает.
– Алан – человек немногословный, – сказал Хазелиус. – Но на языке математики говорит с блеском. К тому же он гениальный заклинатель змей.
Эдельштайн ответил на комплимент благодарственным кивком.
– Заклинатель змей? – переспросил Форд.
– У Алана весьма необычное хобби.
– Он держит в качестве домашних любимцев гремучих змей, – объяснил Иннс. – Похоже, они его любят. – Голос психолога прозвучал шутливо, однако Форд уловил в нем едва заметное напряжение.
Эдельштайн, глядя в книгу, произнес:
– Змеи очень интересные и полезные существа. К тому же они едят крыс. А их тут, кстати сказать, полным-полно. – Он бросил на Иннса многозначительный взгляд.
– Алан оказывает нам большую услугу, – сказал Хазелиус. – Благодаря мышеловкам, расставленным по Бункеру и в других местах, нас не тревожат ни грызуны, ни хантавирус. Алан кормит крысами своих змей.
– А как ты ловишь гремучих змей? – спросил Форд.
– С предельной осторожностью, – ответил за Эдельштайна Иннс, усмехаясь и поправляя на носу очки.
Математик приковал к Форду взгляд своих темных глаз.
– Если увидишь змею, дай мне знать. Я покажу тебе, как их ловить.
– Очень любопытно.
– Вот и замечательно, – торопливо произнес Хазелиус. – Позволь представить тебе Рей Чен, нашего инженера по вычислительной технике.
Женщина азиатской наружности, настолько юная, что у входа в ночной клуб у нее непременно спросили бы документы, бодро вскочила со стула, тряхнув черными волосами длиной по пояс. Она была одета как обыкновенная студентка Беркли: в линялой футболке с изображением «пацифика», символа мира, и джинсах с заплатками из кусочков британского флага.
– Привет. Приятно познакомиться, Уайман. – У нее были поразительно умные, чуть настороженные черные глаза. Впрочем, скорее не столько настороженные, сколько усталые.
– Мне тоже.
– Познакомились, и снова за работу! – воскликнула она с ненатуральной веселостью, кивая на свой компьютер.
– Ну вот, кажется, и все, – пробормотал Хазелиус. – Да, а где Кейт? Я думал, она просчитывает, значительны ли радиационные выбросы.
– Она ушла пораньше, – ответил Иннс. – Сказала, что займется ужином.
Хазелиус повернулся к своему стулу и с чувством шлепнул рукой по спинке.
– Во время работы «Изабеллы» мы будто наблюдаем создание Вселенной. – Он усмехнулся. – Что ж, я снова и не без удовольствия сажусь в свое кресло капитана Кирка. Буду
Глядя, как он усаживается и с улыбкой закидывает ногу на ногу, Форд подумал, что Хазелиус единственный из всей этой компании не выглядит чертовски уставшим.
Глава 6
В воскресенье вечером преподобный Дон Т. Спейтс осторожно, чтобы не помять брюки и итальянскую рубашку ручной работы, усадил свое тучное тело в кресло для макияжа. Под его тушей заскрипела и заскулила обивочная кожа. Он медленно опустил голову на подголовник. Ванда терпеливо ждала, держа наготове накидку.
– Сегодня сделай меня красавцем, Ванда, – сказал преподобный Дон Т. Спейтс, закрывая глаза. – Сегодня великое воскресенье. По-настоящему великое.
– Вы будете выглядеть на все сто, преподобный. – Ванда надела на него накидку и застегнула ее.
Успокоительно загремели флаконы, запорхали кисточки и зашептались щетки. Особое внимание следовало сосредоточить на пигментных пятнах и красноватой сетке сосудов на щеках и носу. Ванда, мастер своего дела, знала, что ее высоко ценят. А преподобный, несмотря на то что о нем болтали разную ерунду, был, по ее мнению, человеком порядочным и весьма симпатичным.
Лицо Спейтса она обработала быстро и успешно, над ушами же корпела с особым старанием, потому что без грима они словно бы пламенели и оттопыривались чуть более допустимого. Порой, когда преподобный стоял на сцене, освещенной сзади, его уши казались отлитыми из ярко-алого стекла. Дабы скрыть эту красноту, Ванда сначала покрывала их толстым слоем крема, на три тона темнее лица, а в самом конце густо напудривала. Лишь после этого уши смотрелись более или менее сносно.
Оглаживая и похлопывая физиономию клиента, Ванда поглядывала на монитор, подключенный к камере, которая была направлена на преподобного. Порой даже безупречный макияж на экране выглядел жутковато и неестественно, а преподобный должен был представать перед телезрителями в безукоризненном виде.
Ванда маскировала его подобным образом дважды в неделю: по воскресеньям, перед проповедью, которую передавали по телевидению, и по пятницам, перед съемками ток-шоу на кабельном христианском канале.
Но, право же, преподобный был весьма славный человек.
Преподобный Дон Т. Спейтс успокоился и расслабился в умелых и ласковых руках Ванды. Годик выдался не из легких. Враги так и норовили отравить ему жизнь: нещадно поливали его грязью, коверкали всякое его слово. Стараниями атеистов-левых даже его проповеди подвергались гнусным нападкам. Ужасно, когда духовное лицо должно страдать лишь потому, что говорит святую правду. Да, конечно, однажды с ним приключилась маленькая неприятность – в мотеле, с двумя проститутками. Вруны-безбожники чуть не сошли с ума от радости. Но ведь плоть слаба, об этом не раз говорит даже Библия. В глазах Иисуса мы все безнадежные грешники. За свой проступок Спейтс попросил прощения, Господь услышал его и помиловал. Лицемерные же и злобные люди прощают с трудом, если вообще на это способны.