В день свадьбы зеваки и доброжелатели выстроились вдоль бульвара, ведущего к паперти Храма. Невеста прибыла в позолоченном старинном экипаже. На ней были черные ажурные чулки,
белое платье с двадцатифутовым шлейфом и диадема с названием ее любимой марки кроссовок. Б. Снид Бандуччи с Архиепископом ждали ее на вершине лестницы, а зависшие в воздухе пули смотрели им прямо в спины. Охрана расчистила в толпе проход для Эстеллы и сестры Октавии, которой предоставили увольнительную из ватиканской химчистки: Папа дал свое соизволение на время ее отсутствия носить только те мантии, которые можно стирать и не гладить.
Доиграл свадебный марш, толпа притихла. Лишь несколько комментаторов бормотали своим зрителям то, что было видно и без их хорошо отрепетированного на состязаниях по гольфу шепота. Архиепископ поправил микрофон — и тут прогремел первый выстрел. Пуля срикошетила от каменных ступеней.
Участники и почетные гости свадьбы обернулись и всмотрелись
в толпу. У самого низа лестницы стоял косоватый старик в черном берете. Он целился в Эстеллу из автоматического пистолета. Сестра Октавия моментально толкнула девушку на землю, а сама упала сверху, прикрывая ее живым щитом. Когда прозвучал второй выстрел, сестра Октавия не почувствовала боли. Полковник Мендес схватился за грудь окровавленными руками. Охранник, сделавший второй выстрел, бросился было к полковнику, чтобы нейтрализовать его, но все было кончено. Полковник упал и теперь тихо смотрел, как жизнь вытекает из него красными ручейками по белым ступеням Храма.
— Это меня нужно было остановить, а не тебя спасти, — успел вымолвить он.
В ту минуту, когда дыхание Мендеса остановилось, за спинами собравшихся раздался какой-то глухой стук. Святые Пули, одна за другой, падали на пол Храма свинцовыми слезами. Господь Бог истерически хихикал и никак не мог остановиться.