Богомолец
Шрифт:
Прежде чем послать Богомольцу повестку с вызовом к следователю по делу «о произнесении профессором Щепкиным возмутительной речи», ротмистр Заварзин заглянул в картотеку состоящих «на подозрении». «А. Богомолец… — пробежал он глазами, — поддерживает знакомство с неблагонадежными…»
Дочитывать не стал, и так ясно.
Жандарм — квадратный в плечах, с рыжеватыми, мрачно насупленными бровями — встретил Богомольца неожиданно фамильярно:
— По улицам страшно ходить? Знаете, полицейские боятся на постах стоять: неизвестные отбирают оружие. Вот до чего господа студенты разожгли страсти!
— Да,
Лицо у ротмистра туго набрякло, будто мгновенно постарело. Голубые, с красными прожилками глаза замерли.
— Вы любите свой народ?
— Тот, для которого «холостых залпов не давать, патронов не жалеть»? Да, люблю.
Следователь грузно опустился на стул, в тот же миг подался вперед и резко выкрикнул:
— В ресторане «Бристоль» были? Стихотворения, читанные господином Щепкиным, помните?
Что-то дрогнуло, плеснулось в груди у Богомольца:
— Собственно, разговора у нас состояться не может. Я в ресторанах не бываю по очень простой причине: у меня — студента — для этого нет средств. А потому ни о каких стихотворениях, читанных профессором в ресторане, не ведаю.
— Вы — Богомолец?
— Да, Богомолец, Александр. Студент.
— Студент?
Глаза у жандарма стали мутными.
— Так чего же ты молчишь? Мне нужен Алексей Богомолец — ветеринарный врач!
— Мы, господин следователь, никогда не были и — уверен — не будем друзьями. Поэтому прошу не обращаться ко мне на «ты»! — сказал Богомолец с напряженной неторопливостью и направился к выходу.
— Вы, видно, тоже из тех, бунтовщиков? — остановил его следователь.
— Еще нет, но после нашей любезной беседы могу оказаться среди них.
Следователь подымается из-за стола, нервно засунув руки в карманы.
— Думают ли господа студенты об отечестве?
— Полагаю: постоянно. Лучшие из них, конечно!
Занятия 1 сентября 1905 года в Новороссийском университете не возобновились, поэтому А. Богомолец вернулся из Нежина в Одессу только в конце месяца. В тот день в порт пришел большой белый пароход с телом какого-то генерала, убитого в Порт-Артуре.
По дороге к дому Александру повстречалась освещенная сентябрьским солнцем мрачно-торжественная процессия. Погребальные ризы священников, городовые в белых перчатках, креповые банты на газовых уличных фонарях, факельщики в черных треуголках. Медленно двигался лафет с высоко поставленным гробом. Слышались только цокот подков о мостовую да сдержанный шепот лениво шагавших генералов, вылощенных адъютантов и скучающих дам в белых косынках сестер милосердия.
Вдруг, прорвавшись сквозь церковный звон, чей-то молодой голос бросил:
— Помните о Цусиме и Порт-Артуре!
Богомолец отыскал глазами говорившего. Это был студент. Взобравшись на чугунную ограду вокзального сквера, он выкрикнул:
— Царь и его опричники типа покойника, — он указал рукой на гроб, — довели Россию до неслыханного позора и разорения. Проклятие им!
Городовые бросились к оратору, но его грозной стеной загородили инвалиды с георгиевскими крестами на груди: они готовы были обновить костыли! Студент успел скрыться.
Вечером Богомольца радушно приветствовали в доме прозектора кафедры
Долгие задушевные беседы с доброжелательным и чутким учителем стали для Богомольца потребностью. Лев Александрович — талантливый ученый, ученик и сподвижник И. И. Мечникова, в свою очередь, по достоинству оценил острый ум и неутомимую работоспособность ученика.
Молодежь часто собирается в доме Тарасевича по вечерам «на чай». За столом тут больше говорят, и часто в пузатом самоваре воды не убавляется. И в этот раз разговор не утихает. Ведь собрались люди, не видевшие друг друга три каникулярных месяца, и каких!
Восстал и был пленен броненосец «Потемкин». Университету, наконец, дарована автономия. Сформирован Союз младших преподавателей, находящийся в близких отношениях со студентами. Правые профессора демонстративно игнорируют его, злобно клевещут на руководителей — Тарасевича и Вериго. И вот сегодня эти похороны как вызов безыменным героям, погибшим у Зимнего дворца и на маньчжурской земле.
— Грабят, набивают карманы! — возмущался один из гостей.
— А что же мы можем? — спрашивает молодой Филатов.
— Протестовать! — горячится Богомолец.
— Пока существует царизм — свободы не будет! — нахмурился Лев Александрович.
— Это слишком, господа! — пытается утихомирить страсти хозяйка дома.
— Простите! — обращается К ней Богомолец. — Вы говорите: «слишком»? Измученных бесправием людей расстреливают на глазах у царя, а труп бездарного генерала, проигравшего не одно сражение, везут за десять тысяч верст, чтобы похоронить в собственном имении. Вдумайтесь только, господа… Нет, протестовать необходимо!
Богомолец чувствует на себе пристальный взгляд наставника и замолкает. Еще весной Тарасевич говорил ему:
— Не торопитесь, Саша! Пока не станете на ноги — вы наблюдатель. Сочувствующий, симпатизирующий, но только наблюдатель. Сыну каторжанки важно прежде всего получить высшее образование. Остальное придет позже.
В гостиной еще долго раздаются голоса, смех, слышны слова: «конституция», «свобода», «погром», а Тарасевич увел Богомольца к себе в кабинет. Решено, что Александр Александрович завтра же заберет подопытных животных из университетской лаборатории домой и продолжит работу по надпочечным железам: надо торопиться. Тарасевичу, видимо, все-таки придется оставить университет. А Богомолец под его руководством разрабатывает один из разделов своей диссертации — о влиянии цитотоксических [2] сывороток на надпочечные железы.
2
Цитотоксины — ядовитые вещества, вырабатываемые организмом против чужеродных клеток.