Болгария

Гнатюк Валентин Сергеевич

«Итак, коронацией нового царя мисян займутся епископы, – стратигос искоса бросил взгляд на богатую кибитку Никифора Эротика, в которой, кроме него, ехали ещё двое высокопоставленных церковников, – а вот за „уговоры“ мисянской знати нужно взяться самому. Чтобы заставить болгарскую верхушку выступить против Русского Барса, нужен большой опыт и тонкое чутьё разведки. Хотя зимнее время для войны неудачное, но тем неожиданней для скифов будет нападение. Спасибо Алексису, он хорошо исполнил своё дело и помог задержать грозного Сффентослафа в Киеффе. Теперь его, Каридиса, очередь сделать свою часть труднейшей, можно сказать, дьявольской работы: чтобы поднять мисян

против россов, придётся угрожать, обманывать, подкупать, а самое главное – „напомнить“ болгарской знати, что они должны делать, если хотят увидеть своих дочерей-заложниц живыми и невредимыми. В первую очередь нужно выбить россов из их Переяслаффца, а потом и вообще из Мисии. – Трапезит снова повернул лик против холодного ветра и бросил недобрый взгляд в сторону кибитки священнослужителей. – Опять мы будем делать всю грязную работу, а епископы пожинать лавры и получать золото за свою „тяжёлую, но так необходимую Империи“ деятельность. А случись какая оплошность, они тут же всё свалят на трапезитов. При Фоке всё было иначе: каждый занимался своим делом, никто не смел лезть в дела армии, а тем паче разведки, – с горечью думал старший стратигос, привычно покачиваясь в седле. – А теперь даже Викентий Агриппулус должен во всём отчитываться епископу Феофилу… Если так пойдёт и дальше, то мы станем в руках церковников чем-то вроде армейских синодиков, которые только и умеют, что похищать пленных из лагеря неприятеля, а уж разбираются с ними другие. Для этого достаточно грубой силы, хорошего владения ножом и быстрых ног, особенно когда по пятам идёт вражеская погоня…»

Как всякий трапезит высокого ранга, Каридис считал своё ремесло настоящим искусством, требующим ума, таланта перевоплощения, необычайно обострённого чутья и крепкой воли. Сейчас, в Мисии, ему придётся использовать все свои умения.

В болгарском Переяславце зима была маломорозной и заканчивалась гораздо раньше, чем в Киеве. Уже в конце лютеня почти сошёл снег, вскрылся тонкий лёд на Дунае, и могучая река понесла свои воды в море. Говорят, именно обитавшие тут некогда кельты назвали реку Данувиус, что значит «быстрая вода», а русы называли её Истра – «стремительная».

Зворыке в эту ночь не спалось, что-то разболелась его шуйца, будто она до сих пор была при нём.

«Дурной знак, – думал воевода, потирая десницей культю. – Может, на перемену погоды, буря приближается или ещё что подобное». Он слышал, как за бревенчатыми стенами избы начинает завывать ветер, как издали застучали, приближаясь, копыта коня. Затем послышался приглушённый разговор у крыльца, а ещё через несколько мгновений в дверном проёме показалась знакомая стать стременного с византийским подсвечником в руке, а следом кошачьей походкой вошёл Ворон.

– Стряслось чего? – тревожно пробасил Зворыка, садясь на лаве и перестав тереть ноющую культю.

– Болгары рати собрали, на нас идут, – кратко молвил главный изведыватель.

– Погоди, у нас же мир с ними, ещё недавно договаривались про товары для Переяславца, про зерно для дружины! – почти выкрикнул возмущённый таким вероломством воевода, сразу принявшись сноровисто облачаться с помощью стременного в боевые доспехи. – Темников ко мне, живо! – продолжая кипеть от гнева, приказал он молодому воину.

– Мир у нас был с царём Петром, а его сын Борис, которого недавно на царство повенчали, того миру не признаёт, как и нынешний византийский император Цимисхес обещаний, данных нам Никифором Фокой, – молвил главный изведыватель. Потом, помолчав, добавил: – Чую, отныне с Византией всё

по-другому пойдёт, с Цимисхесом сим. Не зря Калокир с того мгновения, как про смерть Фоки узнал, почернел весь, сидит да глядит взором невидящим пред собой, не узнать прежнего Хорсунянина…

В ночи задвигался, зашевелился град: забегали посыльные, умчались прочь дозоры, унеслись к полуночному восходу гонцы на добрых конях, ведя в поводу сменных скакунов.

– Не позже как к утру болгарские рати будут здесь, – доложил собравшимся темникам Ворон. – Числом впятеро более нашего.

– Укрепления не полностью закончены, а как окружат, то и подмога никакая к нам пробиться не сможет, – молвил основательный темник Васюта. – Да и откуда подмоге взяться, гарнизоны наши из градов выбиты. Потому, думаю, нужно выходить из Переяславца и двигаться на полуночь, собирая все силы наши, пока с князем, которому послы уже отправлены, не встретимся, а тогда уже схватимся и поглядим, кто кого.

– Не бывать тому, – негромко, но твёрдо молвил Зворыка, уже овладевший собой и надёжно заключивший праведный гнев внутри сердца. – Укрепления хоть и не доделаны, но всё же не открытое поле, и, чтоб их взять, болгарам немало крови пролить придётся. – Он чуть помолчал, потом изрёк как отрезал: – Негоже русам от ворога бегать при одном его приближении!

Когда рассвело, вокруг Переяславца стали собираться болгарские рати. Раздавались команды, ржали кони, двигались туда-сюда пешие и конные вои. Из-за укреплений следили за ними зоркие глаза дружинников воеводы Зворыки. Они сразу отметили, что болгарские воины прибыли налегке: ни баллист, ни катапульт, ни таранов видно не было.

Хмурившееся с ночи небо разверзлось холодным дождём, и болгары, пока не размокла земля, рванулись на приступ. Их лучники осыпали бойницы и верх стен калёными стрелами, чтобы дать возможность прочим с меньшими потерями приблизиться к самим стенам. Только не те воины обороняли град, коих можно было из него выбить с первого раза. Осаждающие это быстро почувствовали и больше попыток взятия града в этот день не предпринимали, укрывшись от дождя в походных шатрах.

Ночью подул ветер, разогнал тучи, выстудил и подморозил землю. На следующий день трижды ходили на приступ болгары и трижды были отбиты. В самых трудных местах, когда, казалось, оборона вот-вот будет прорвана, всякий раз невесть откуда появлялся сам русский воевода и со звериным рыком так орудовал одной рукой, что двурукие супротивники в замешательстве отступали перед его яростью и напором.

Болгарское войско взяло Переяславец, или, как многие его называли, Малую Преславу, в кольцо.

А через несколько дней появились перед градом тяжёлые баллисты и тараны с прочной крышей, обитой медными листами. Из доставленных вместе с осадным снарядьем частей умелые плотники принялись быстро возводить штурмовую башню-вежу на колёсах.

– Гляди, братья, крепко за нас решили взяться христиане! – пробасил воевода, кивнув в сторону неприятеля, где в предвечерних сумерках всё ещё кипела работа.

– Баллисты, башню штурмовую и прочие осадные орудия надо уничтожить, иначе город не удержать, – вдруг услышал воевода сзади себя негромкий, но твёрдый голос. Оглянувшись, увидел Калокира, который внимательно глядел на приготовления болгар.

– Для того чтобы всё это изничтожить, надобно много сил и времени, даже если выйдем из ворот и пробьёмся к сим орудиям, то покончить с такими махинами не успеем, в кольце окажемся, – возразил Зворыка.

– А совсем и нет нужды их уничтожать, – всё так же негромко ответил посланник.