Болгария
Шрифт:
– Какой такой Фанагорий, нельзя сюда, купес, тут война, поняла, да? – на ломаном греческом с трудом ответил смуглый воин, наверное из антиохийского пополнения.
– Комита позови, ну друнгария банда своего, быстрее! – уже с раздражением заорал на воина помощник купца.
Но воин не очень понимал, чего от него хотят, и не пропускал купцов. Четверо других его собратьев, видимо, разумели греческую речь ещё хуже и потому только молча таращили свои большие карие очи.
Помощник купца начал не на шутку злиться, он сошёл с воза, подошёл к воину и показал ему серебряную монету. В тот самый миг, когда тёмные очи воина прикипели к
Когда Каридис вошёл в свой походный шатёр, всё ещё распекая следовавшего за ним перепуганного дозорного турматарха за то, что его воины не знают пароля и потому едва не покалечили его людей, один из помощников, который вёл дела в его отсутствие, что-то тихо сказал ему на ухо. Трапезит тут же отпустил начальника злополучной дозорной турмы и коротко приказал помощнику:
– Давай сюда старшего!
– В живых только один остался, самый молодой, двое погибли при захвате, синодики плохо сработали, – оправдывался помощник, уловив недовольный взгляд Каридиса.
Когда трое могучих воинов ввели невзрачного вида купца, а скорее, его подсобника, со связанными за спиной руками, который вошёл в шатёр, чуть пошатываясь, огляделся по сторонам одним оком, потому что второе почти полностью заплыло после сильных побоев, даже такой опытный трапезит, как Каридис, на какое-то время засомневался: а не пытаются ли его ретивые помощники показать свои «замечательные заслуги», выдавая за трапезита россов первого попавшего под руку купчишку, который, кроме своей выгоды в торговле, более ни о чём и не помышляет.
– Вот. – Помощник выложил на походный стол перед начальником потайной пояс с двумя метательными ножами и короткую, но добротно сплетённую кольчугу, которую без труда можно было спрятать под любой одеждой.
– Твоё? – спросил на болгарском Каридис.
– Моё, – спокойно кивнул купец, – как же без оружия в дороге? Охочих нас, купцов, ограбить всегда в достатке. Вот и ваши тоже, как тати налетели, двоих наших убили, а самого вон по рукам связали, а за что, никто толком не сказывает. Ещё христолюбивыми себя называете, а по сути – тати разбойные, что на беззащитных купцов нападаете… – частил пленник.
– Эти «беззащитные купцы» втроём положили пятерых наших лучших синодиков, пока их брали, – улыбнувшись самыми уголками рта, как это обычно делал Каридис, пояснил помощник. – А он едва не ускользнул, да лучник из засады лошадь под ним поразил, тогда уже на лежащего десяток почти навалился, и то едва скрутили, вот такой «беззащитный» оказался…
Каридис молча внимательно глядел на связанного купца, стараясь вспомнить, где и когда он видел его, а то, что он его видел, не вызывало сомнения, хотя лик пленника опух от побоев. Память у каждого своя: купец запоминает товар и даже монеты, что прошли через его руки, а разведчик – образы, манеру двигаться, говорить… Старший стратигос подошёл ближе к пленнику: худощавая, похожая на мальчишескую фигура, на груди в прорехе разорванной рубахи висит какой-то знак. Каридис резко рванул к себе, и знак, чуть обломившись там, где был продет шнурок, оказался в руке трапезита.
– Это твой оберег, купец? – спросил Каридис, рассматривая небольшую круглую
Взгляд единственного ока на заплывшем лике пленника, которое ещё могло открываться, вонзился в стратигоса так, что ему стало немного не по себе. И Каридис вспомнил:
– Да ведь мы недавно встречались с тобой, купец, в Преславе, когда я приносил товар твоему стратигосу Свенельду, только тогда ты был не купцом, а одним из подручных начальника изведывательской службы россов. Жаль, что этот Корас, или, по-вашему, Ворон, сам не попался мне в подарок к празднику!
– Насколько я увидел, вам сейчас не до праздника, – уже не таясь, с вызовом ответил пленный на русском, – войну затеваете, разве христиане не чтут своих святынь?
«Смотри, сколь горды эти россы, он в плену и может умереть в любой миг, стоит мне только пошевелить пальцем, а он меня поучает, корит за неуважение к моему Богу!» – стал злиться Каридис.
– Пойдём! – вдруг вставая со своего походного кресла, проговорил старший стратигос.
Они двинулись по лагерю, который готовился к ночлегу, и с гордостью показал трапезиту россов всё. Закованных в железо гоплитов и конных катафрактов, пращников, лучников, даже прошли мимо особого легиона «Бессмертных» – личной гвардии императора.
– Смотри, ты это хотел увидеть? Ведь тебя за этим послали Корас и Сффентослаф? Смотри же, можешь сосчитать, а можешь поверить мне на слово – я сам скажу, сколько здесь воинов. А кроме них, ещё флот с сотнями огненосных триер, он уже отрезал вашему флоту все пути отхода и снабжения по Дунабию, если, конечно, не сожжёт его сразу.
Готовившиеся заступать на ночное дежурство керкиты удивлённо глазели на скрученного по рукам избитого невзрачного человека, которого водит в сопровождении трёх могучих воинов по лагерю сам старший стратигос и рассказывает обо всём.
«Пусть смотрит, я знаю, как это мучительно для трапезита – знать, видеть, но не иметь возможности сообщить, сейчас посмотрим, как слетит с тебя твоя варварская спесь, бессилие снедает сильного мужа лучше любой пытки», – злорадно думал Каридис, представляя, что сейчас творится в душе пленного руса.
– Каридис, кого это ты с таким почётом водишь по лагерю? – громогласным басом старого повелителя воинов спросил его давний знакомый мелиарх, облачённый в роскошный римский панцирь с золочёными орлами и грифонами.
– О, брат Седоний, это наш уважаемый гость, посланник самого грозного повелителя северных скифов Сффентослафа. Он прибыл, чтобы убедиться, не замышляем ли мы войны против его архонта. Вот я с почтением и любезностью показываю ему наш лагерь и мирных легионеров, которые скоро придут к скифам, чтобы поучаствовать в празднике Святого Воскресения Христа, а то какие-то злые языки наговорили, будто мы собираемся воевать!
– Ложь, наглая ложь, уважаемый посланник, – едва сдерживая смех и подчёркнуто учтиво кланяясь, пробасил мелиарх, – вся моя мера, все шесть с половиной тысяч воинов идут в Мисию только с одной целью – вкусить вместе с мисянами и северными скифами святой пасхальной трапезы и выпить много доброго красного вина! – Под конец речи он не сдержался и расхохотался так, что его, наверное, услышала вся мера. Вслед за ним рассмеялись хилиархи и прочие, кто оказался поблизости.