Боливар
Шрифт:
Между тем патриоты, оставшиеся в Кумане, решили, что Боливар и Мариньо бежали вместе с Бианки, захватив казну республики. Когда Боливар и Мариньо на одном из кораблей Бианки возвратились в Куману, генерал Рибас приказал арестовать их. Каракасец с трудом убедил своего дядю отпустить его и Мариньо на свободу.
Нелегко было Освободителю, для которого теперь этот титул звучал горькой насмешкой, покинуть Куману, но другого выхода не было: Бовес приблизился к городу.
И вновь, прежде чем оставить родную землю, Боливар обратился к своим соотечественникам с манифестом, в котором указывал на причины, вызвавшие гибель Второй республики.
— Я клянусь вам, любимые соотечественники, — говорил Боливар, — оправдать звание Освободителя, которым вы меня почтили. Нет такой силы на земле, которая заставила бы меня свернуть с намеченного пути. Я вновь вернусь и освобожу вас.
Боливар и Мариньо направились в Картахену. Пиар, Бермудес и Рибас решили не покидать Венесуэлы и продолжать борьбу. У них еще были остатки армии Мариньо, но и они таяли.
Вскоре Пиар бежал на остров Маргарита, Бермудес последовал вслед за Боливаром в Картахену. Бесстрашный Хосе Феликс Рибас — венесуэльцы звали его Генерал-народ, а Боливар возвел в звание маршала, — остался в льяносах, но был схвачен и после всевозможных издевательств убит. Льянеро отсекли ему голову, сварили ее в масле и отвезли в Каракас. Там испанцы украсили этот жуткий трофей фригийским колпаком — символом французской революции — и выставили его в железной клетке напоказ для устрашения местных жителей.
В покинутую патриотами Куману вошли льянеро. По улицам города ручьями лилась кровь беглецов из Каракаса. Победители рисовали кровью своих жертв на стенах домов непристойные сцены. Такую же резню устроили льянеро в Матурине, где погибли многие семьи креолов, «от хозяина до раба включительно», как отмечал один очевидец. Но с гибелью Второй республики погиб и ее палач. В последнем сражении при Урике патриот Амбросио Брабанте заколол копьем Бовеса.
Кровавая оргия тем не менее продолжалась и после смерти Бовеса. Во главе льянеро стал Моралес, достойный преемник покойного Аттилы степей. Моралес поджаривал свои жертвы на медленном огне, потрошил беременных женщин. После смерти Бовеса он собрал командиров льянеро и спросил, кого они предлагают избрать начальником. Семь человек высказались за испанского маршала Кахигаля. Это не понравилось бывшему торговцу рыбой, претендовавшему на этот пост. Он приказал схватить сторонников Кахигаля и расстрелять их.
Так закончился 1814 год. Испанцы торжествовали победу. «В последних боях погибло двенадцать тысяч человек, за немногими исключениями все американцы, — с ликованием сообщил одному своему другу испанский генерал Фьерро. — Было бы идеально, если бы нам удалось перебить всех американцев. Будь у нас Бовесы и в других местах Америки, мы бы легко этого добились. Что касается Венесуэлы, тот тут мы поработали на славу, отправляя на тот свет каждого американца, который попадался нам в руки…»
ПОБЕДЫ МАРШАЛА МОРИЛЬО
Мы порвали цепи, мы обрели свободу, а теперь наши враги пытаются превратить нас снова в рабов…
Боливар вновь в Картахене. И он вновь просит новогранадцев оказать ему помощь войсками и снаряжением для освобождения его родины.
Но поражения — плохая рекомендация для получения помощи. Победы испанцев действовали удручающе на местных жителей. Многие из них, отчаявшись, винили во всех неудачах
В Картахене всем управляет Кастильо, тот самый Кастильо, который год тому назад покинул Боливара на границе с Венесуэлой, предсказывая, что его поход на Каракас закончится бесславным поражением.
— В гибели Второй республики виновен исключительно Боливар, — утверждал Кастильо. — Каракасец — безрассудный молодчик; не объяви он испанцам войну насмерть, население не ожесточилось бы против патриотов и республика восторжествовала бы. Боливар погубил Венесуэлу, а теперь стремится захватить власть в Новой Гранаде, чтобы погубить и нас.
Кастильо ошибался. Венесуэльские патриоты потерпели поражение вовсе не из-за взбалмошности Боливара, а потому, что не сумели привлечь на свою сторону крестьянские массы. В то время как Бовес освобождал рабов и обещал льянеро землю и прочие блага, Боливар и другие руководители патриотов, в их числе и сам Кастильо, считали возможным справиться с врагом одними военными средствами.
Кастильо и его друзья обратились к конгрессу, заседавшему в Тунхе, с требованием лишить Боливара права командовать войсками. Республиканскую армию, утверждали они, должен возглавить человек, не скомпрометировавший себя участием в «славной кампании», которая так плачевно закончилась.
Возможно, что Кастильо удалось бы отстранить Боливара от руководства военными действиями, если бы не пришло сообщение, что в Новую Гранаду из Венесуэлы прибыла спасшаяся от разгрома дивизия генерала Урданеты, сподвижника каракасца. В Венесуэле остался отряд этой дивизии под командой Сантандера для ведения партизанской воины.
Урданета уступил командование дивизией Боливару. Каракасец уже не был беглецом-одиночкой. Теперь он возглавлял хотя и небольшое, но в условиях Новой Гранады весьма важное воинское соединение.
Принимая командование, Боливар сказал:
— Солдаты! Пока оружие у вас в руках, есть надежда на победу. Вы не остались без родины, ибо для нас родиной является вся Америка, а врагом — испанцы, где бы они ни находились. Наша цель — независимость и свобода!
Теперь Боливар мог прибыть в Тунху, предстать перед конгрессом и вновь потребовать оказать ему доверие.
Несмотря на его ошибки и недостатки, несмотря на поражение Второй республики, многие жители Новой Гранады относились с уважением и даже восхищением к Боливару — этому прирожденному борцу, готовому вновь и вновь сражаться с испанцами, питавшему фанатическую уверенность в окончательную победу над, казалось бы, неодолимым врагом.
Разве только в Венесуэле терпели поражение патриоты? — спрашивали сторонники Боливара. Разве Идальго и Морелос не были разгромлены в Мексике и разве испанцам не удалось подавить освободительное движение в Эквадоре, Перу, Чили? Нет, видимо, причину этих неудач следует искать не столько в личных качествах тех или иных руководителей, сколько в том, что патриотическое движение в целом еще не обладало нужной зрелостью и политической мудростью.
Так рассуждал, между прочим, и Камило Торрес, президент конгресса в Тунхе. Торрес радушно встретил Боливара и разрешил ему выступить перед депутатами.